Дневник 1939-1945

Эта идея единой Европы или, иначе говоря, "настоящая европейская мистика",34 вырвавшаяся на свет в первом эссе, пронизывает все философско-публицистические книги Дриё, образуя своего рода подвижный центр, перемещения которого определяются чуткой реакцией писателя на исторические катаклизмы 20-30-х годов: "Юный европеец" (1927), "Женева или Москва" (1928), "Европа против отечеств" (1931), "Фашистский социализм" (1934), "Дорио, или жизнь французского рабочего" (1936), "Рядом с Дорио" (1937) и др.

32 Drieu La Rochelle P. Mesure de la France. Paris: Grasset, 1964 (1922). P. 31-32.

33 Ibid. P. 85.

34 Lemaitre H. L'aventure litteraire du XX siecle: Deuxieme epoque. 1920-1960. Paris: Bordas, 1984. P. 456.

Политический выбор Дриё определяется в 1934 г. после поездки в Германию, где он воочию убеждается в размахе нового политического движения, за которым до сих пор лишь внимательно следил из своего французского "далека". Вернувшись во Францию, он публикует этапную статью "Масштаб Германии", в которой открыто высказывает симпатии гитлеровскому режиму, выражает убежденность, что политический "масштаб" Германии сегодня - образец для Европы: "Я задаюсь вопросом: не скрывает ли бедность, которую выказывает Германия, какого-то морального богатства. Да, конечно же, в гитлеровской Германии есть какая-то моральная сила".35 Хорошо известно, что первые годы гитлеровского режима вселяли сходные надежды далеко не в одного Дриё. Мартин Хайдеггер, объясняя в 1945 г. в письме к председателю "Политического комитета по чистке" свое поведение в начале тридцатых годов, замечает: "Я полагал, что Гитлер, взяв на себя ответственность в 1933 г. за весь народ, осмелится отойти от партии и ее учения и что случится встреча вся и всех на почве обновления и единения ввиду ответственности Запада. Это убеждение было заблуждением, в чем я убедился после событий 30 июня 1934 г. В 1933 я вступился, чтобы сказать "да" национальному и социальному (но не национализму) и "нет" интеллектуальным и метафизическим основам, на которых стоял биологизм учения Партии, ведь национальное и социальное, как я тогда это понимал, не обязательно увязывались с биологической и расистской идеологией".36 Делая поправку на то, что в 1945 г. Хайдеггер вынужден оправдываться, припоминая печально знаменитую "Ректорскую речь" от 1933 г., в которой выражалась все та же убежденность в том, что пришедшее к власти движение несет в себе "возможность объединить и обновить народ изнутри ради того, чтобы найти его историческое и западное определение", невозможно не признать, что искушение быть одновременно и патриотом (встать на службу нации), и социалистом (встать на службу народу, не принимая в расчет классовые интересы) преследовало и самых прозорливых из тех, кого беспокоила

35 Drieu La Rochelle P. Mesure de Г Allemagne II NRF. 1934. Mars. N 186. P. 450-451.

36 Цит. no: Blanchot M. Les intellectuels en question. Paris: fourbis, 1996. P. 47-48.

Пьер Дриё ла Рошель

33

судьба Запада.37 Кроме патриотического и социального немецкому фашизму удалось задействовать в собственном политическом мифотворчестве и воинский элемент: из первой мировой войны Германия вышла с поражением, а затем с унижением Версальского мирного договора, что не могло не обострять национального самосознания, внося в него мотивы болезненной неудовлетворенности и озлобленности, которые и были востребованы в "нацистском мифе".38 Однако еще до того военный опыт Германии в первой мировой войне был задействован в разработке мифа Третьего рейха, он становился мотивом и более глубокой рефлексии, которая в некоторых отношениях шла вразрез с поистине "футуристическим" проектом гитлеризма. Эрнст Юнгер в знаменитой книге "Война как внутренний опыт" (1922) показывает, что в современном мире недостает "культуры войны", а именно морального сознания, что война может быть "делом чести". Невзирая на пацифистские настроения послевоенной Европы, Юнгер рисует образ нового героя, "ландскнехта", "совершенство во плоти": "Вот он новый человек, гениальный солдат, элита центральной Европы. Настоящая новая раса - умная, сильная и волевая".39 Этот гимн герою, который сражается не за что-то, а просто потому, что не может не сражаться, ибо должен это делать, оказывается, так сказать, мажорным сопровождением трагического осознания того, что в войне 1914-1918 г. боролись не столько различные государства, сколько два мира - мир аристократической, монархической Европы с ее идеологией индивидуальной чести и мир демократии с ее идеологией общественного договора. Подобно Дриё, Юнгер или Хайдеггер мечтают о новом обществе, об обновлении индивида или даже народа; историческая ситуация в Европе, как она сложилось к началу 30-х годов, не оставляет для тех западных интеллектуалов, кто действительно озабочен "социальным" и "националь

37 Подробнее анализ политической позиции М. Хайдегтера в 1933 см.: Лаку-Лабарт Ф. Поэтика и политика II ЛОГОС. 1999. № 2. С. 112-137. Там же см. ссылки на другие работы автора по теме "Хайдеггер и национал-эстетизм".