Дневник 1939-1945

10 Poirot-Delpeche B. Nazisme en tweed // Le Monde. 1978, 17 no-vembre. P. 19-20.

вать фашизм, создав свой стиль в одежде, востребованный в то время чуть ли не по всей Европе. Как замечает в уже цитировавшемся докладе У. Эко, итальянский фашизм "...установил моду на одежду", которая за пределами Италии имела "...больше успеха, чем любые Бенеттоны, Армани и Версаче".11 Фашистская мода (черные рубашки, темный галстук, полувоенный френч и т. п.), равно как и чопорный английский стиль, которого придерживался Дриё, призваны подчеркнуть мужественность, выставить напоказ исключительно мужские черты фигуры: важно, как уже отмечалось, во что бы то ни стало казаться героем.

Правда, дендизм Дриё, в отличие от современной эстетизации грубой силы, характерной для фашизма, проявлялся и в неподдельной любви ко всему английскому, настоящей англофилии, которая также выражала его тоску по былому европейскому величию. Дриё казалось, что в противоположность умирающей Европе, зараженной демократической чумой и свободами, островная Англия сумела сохранить в себе по-настоящему аристократическое величие, благородную силу, которая не уступит разрушительному нашествию варварских толп. Молодой Дриё с упоением читает Шекспира, романтиков, он без ума от Карлейля с его теорией стоящего над массой героя, гениальной исторической личности, от Киплинга с его провозвестиями необходимости Закона и тоской по нерушимой Империи; из современных авторов выделяет Честортона. Уже после первой мировой войны крепкая дружба свяжет его с Олдосом Хаксли, он напишет также глубокое предисловие к одному из романов Дэвида Герберта Лоуренса, с кем помимо обостренного внимания к отношениям мужчины и женщины его роднило резкое неприятие демократии и желание раздавить "гидру равенства".

Вместе с тем чисто английское стремление уничтожить различие между "быть" и "казаться", при котором последнее зачастую подменяет первое, поворачивалось иной раз и смешной стороной. В начале 30-х годов Дриё по инициативе блистательной Виктории Окампо, аргентинской писательницы и меценатки, тесно (главным образом через романы) связанной с литературным Парижем, приезжает в Буэнос-Айрес с лекциями о судьбах европейской демократии. Там он

11 Эко У. Цит. соч. С. 34.

знакомится с Хорхе Луисом Борхесом, ранним творчеством которого он живо интересовался, став едва ли не первым его пропагандистом во Франции. Почти пятьдесят лет спустя в ответ на вопрос философа и публициста Бернара Анри-Леви, в чем же была загадка очарования Дриё-мужчины, Борхес не без язвительности заметил: "А, Дриё! Все очень просто... Дриё - он был аристократом... или по меньшей мере заставлял в это поверить... А вы же знаете, как вы, французы, неравнодушны к аристократии".12 В самом деле, Дриё выстраивает свой творческий миф на зыбкой почве индивидуального аристократизма; он, как задолго до него Шарль Бодлер или Жюль Барбе Д'Оревильи, глубоко переживает разлом времени, оказывается во власти ностальгии по форме, которая исчезает прямо на глазах. Быть или казаться денди - значит тосковать по сложившимся формам жизни; в то же самое время - лелеять мечту об основании новой формы аристократии, существование которой поддерживалось бы отличными от буржуазных ценностями.

Дендизм предопределяет, наверное, и виды на будущее: перед войной Дриё поступает на юридический факультет Школы политических наук, престижного высшего учебного заведения, предназначенного в основном для подготовки дипломатических кадров, и одновременно - на отделение английского языка и литературы в Сорбонне, какое-то время занимается в Оксфорде, изучая главным образом труды английских философов и историков. Вовсе не думая тогда о писательстве, он видит себя консулом-сибаритом в какой-нибудь Богом забытой стране. Вместе с тем карьера дипломата как ничто другое должна была бы подойти для психологического типа Дриё. Дипломат - это человек, который не может быть самим собой, принадлежа по рождению и воспитанию к одному кругу, а жизнь проводя в другом. Дипломат - это вечный гость, даже у себя дома, даже внутри себя самого. "Дипломаты не имеют отношений ни с одним народом - ни со своим, ни с тем, у кого гостят",13 - замечает один из персонажей писателя, и в этом замечании нельзя не почувствовать глубокого понимания самой сути того удела, к которому готовил себя Дриё.

Несмотря на неудачу на выпускных экзаменах, которая становится лишним поводом для внутренних сомнений и причиной очередной попытки "свести счеты с жизнью" (то-

12 Levy В. -Я. Les aventures de la liberte. Paris: Grasset, 1991. P. 129.

13 Drieu La Rochelle P. Journal d'un horame trompe... P. 118.

же неудачной), политические науки открывают перед молодым человеком как вожделенные для многих честолюбцев двери известных столичных домов, где собираются влиятельные политики, красивые женщины и творческая интеллигенция, так и неровные горизонты европейского политического ландшафта начала двадцатого века.

Ни правые, ни левые: фашистские веяния во Франции 10-20-х годов