Дневник 1982 года

— Скорупа прислал мне вёрстку. Статейка получилась, как водится, «с направлением», хотя книга — дрянь. Очень важно, если она появится. <... > Перечитал сейчас: очень сильно. Оце­нит ли кто-ниб[удь] и когда-ниб[удь], что мы даже в нашем осадном положе­нии всё же их атакуем?!

— У Журавлёва скандал: задержа­ли книгу [Д.С.] Лихачёва, перепугав­шись тайного постановления о борь­бе с религией. (Приняли всё же, зря я вопрос задавал! Нашли, так сказать, главного врага сов[етской] власти. Характерно всё же, что вслух боятся говорить, и то слава Богу!). Он очень храбро сражается, снял копию раз­громной и хамской рецензии Шамаро (солиднее не нашли, а это по рекомен­дации кого-то из отдела пропаганды ЦК), вовлёк в борьбу ещё многих, в том числе и самого старого масона. Теперь Викулов предложил перейти к нему зав[едующим] критикой.

— В Новый год Казакова дала по морде Исаеву, подошла к нему, кстати, с женой Евтуха, тот тоже подскочил и завопил: За бляшку прячешься! — по­казывая на лауреатный значок. А за­тем написал на бедного Егора телегу в ЦК. Пусть, их никого не жалко.

— Внимательно прочёл книгу Селезнёва — необычайно сильное впечатление, я даже не ожидал. 30 листов, а не оторвёшься, хоть и есть обычная Юрина самоупоённая болт­ливость. На каждой почти странице торчат гвозди, о которые не только Озеров с Кулешовым, но и самый средний марксист-филолог старой школы изранят свои бедные клешни. Постоянные (хоть и по мелочам) вы­пады в адрес Сиона. Эпиграфы и ци­таты из Нового Завета, слово «Бог» всюду исключительно с прописной. Очень тепло изображены Катков и Победоносцев, даже портреты приве­дены (впервые за 60 лет!), а Щедрин и Тургенев очень плохо, поэт-демократ Курочкин просто гадок. Парижская коммуна бранится устами Страхова и Достоевского, а автор помалкивает. Народовольцы даются прямо отрица­тельно, а ведь есть хрестоматийное высказывание Бланка. Словом, и так далее. Строго говоря, всё это тянет на постановление ЦК и разгон издатель­ства. Причём тема центральная, Пу­анкаре всё же легче было замолчать. Тут их собственные Вильчики не вы­держат, да и Кулешовым трудно стер­петь и Пете Николаеву, ведь у них-то хлеб изо рта вынимают! И тираж 150 000! И за границу книга пойдёт! Но, думаю, ничего не будет. Сионские наши старцы настолько одряхлели, что даже будущее внуков не могут обеспечить.

— Добавление про Римму (лю­бопытно, что 28 лет назад она была в гостях у меня на дне рождения, а мне было 20!): она к 50-летию просила зал Чайковского, а там, говорят, с 65-го, когда был юбилей Шолохова, более никто не выступал. Исаев ей отказал, тогда она его и стукнула. Марков их «мирил», а в знак «перемирия» ей. дали зал! Говорят, они ликуют.

— Подпольщик: Маркову выстрои­ли дачу по казённым ценам, Литфонд заплатил 80 т[ысяч], ему оформили счёт на 8. Вот почему Марк[ова] и весь проворованный Литфонд при нынешних условиях никогда не тро­нут.

Львов: Катаев дал Наровчатову «Вертера», мы все в р[ед]к[оллегии] проголосовали «за», чтобы эта вещь не ушла за границу, наметили на №3, цензура задержала, попросили дать предисловие для разъяснения, Катаев отказался, написал врезку сам Наров­чатов, очень следили за экземплярами вёрстки, чтобы не попала на сторону, вышло в № 6, посыпались письма от ст[арых] б[ольшеви]ков, чекистов, чи­тателей, полож[ительных] было толь­ко несколько, прочие все — бранные, из ЦК никаких претензий не было, потом по поводу писем в ЦК кого-то из них пригласил Долгов, попросил ответить вежливо и лучше устно, что­бы не было повторных, но хотя они и старались, повторные всё же были;

А. Крон бранился, многие иные писа­тели, осн[овной] упрёк — антисеми­тизм, сам Катаев очень сердится, ког­да говорят ему, что он еврей, но дочь замужем за Вергелисом. Катаев буд­то бы даже и не знает, что произошёл скандал; всё это, мол, было предприня­то для борьбы с троцкизмом. Думаю, что Львов врёт немного, т.е. что раз­решение печатать было получено им с самого-самого верху (думаю, Кащей), а в остальном этот дурачок и не знает ничего.

Пошутил тут с Наркирьером о масо­нах — раз, другой. Потом он и говорит: помните, как-то давно я в разговоре с вами назвал Ст[алина] «Йоськой», а вы попросили, что при вас, мол, не надо, так вот и я — не надо о масонах. Всё это говорилось, естественно, в шутку (таков стиль наших бесед), но характерно.

— Жюрайтис очень интерес­ный и умный человек. После истории с «Пиковой» он потерял все гастроли за рубежом, отчасти и тут. Ходил к Демичеву и Барабашу, его они ласкали словами, но прямо говорили, что по­мочь ничем не могут. Кухарский — си­онист. Образцова — высококлассная певица уровня Тибальди или Каллас, она всё понимает, особенно её муж, физик, но прямо говорит, что высту­пать против пока не будет, ибо оборвут карьеру.

— О попытке меня уволить слухи по Москве всё же пошли. Мне об этом говорил Семёнов (из «М[олодой] г[вардии]», а он не такой уж осведом­лённый человек. Передавали про раз­говоры и другие.