Дневник 1984-96 годов

7 мая, вторник. Наконец-то открыли мемориальную аудиторию Евгения Долматовского. Пресса быть не соизволила, ибо здесь особенно ни на что не покусишься. Из наших тоже народа было немного. Товарищи, поэты, сослуживцы с кафедры — тоже не удосужились. Я выступал недолго, и выступление мое было искренним, потому что Долматовский действительно создал много песен и отдельных формул, вошедших в нашу жизнь и ставших формулами нашей духовной жизни. Мне оставалось только удивляться этому. Хорошо говорили Вас. Субботин и Нина Краснова, его ученики. Как кто-то справедливо отметил: событие это, безусловно, имеет значение в культурной жизни страны. После небольшого собрания в одиннадцатой аудитории, когда прозвучал звонок на следующую лекцию, спустились в ректорат и посидели там, поговорили, выпили по "фронтовой". Ели любимые Евгением Ароновичем медовые пряники. Их принесла Мирослава Ивановна, его жена. Кстати, она его бывшая ученица. Галя Долматовская блистательно отсутствовала. Это не кинофильм, рядом с которым можно потусоваться.

Приехал Саша Мамай, которому я очень рад.

9 мая, четверг. По ТВ показали парад на Красной площади. По сравнению с прошлыми годами довольно убогое зрелище. Не поставили на парад технику, видимо, чтобы не срамиться. Ельцин и Черномырдин на мавзолее В.И. Ленина выглядят как самозванцы. Не одно и то же — создать империю и ее разрушить.

Днем ездил на аэродром встречать фрау Вибе и Бруно Цилинского из Кельна. Настроены они, конечно, оба, совершенно не зная нашей ситуации, чрезвычайно демократически. Для меня это еще один пример власти дурмана средств массовой информации.

Вечером ходил с Мамаем на концерт в консерваторию. Восьмая симфония Шостаковича и концерт для фортепиано с оркестром Моцарта. Здесь надо говорить о всех трех факторах: моей любви к удивительному Николаю Петрову, о поразительном сочинении Шостаковича и дирижере Василии Синайском, в котором я не предполагал такой силы. Впервые я музыку воспринимал биологически, не как некие логические построения и разные темы, которые должны переплетаться, воевать и дополнять друг друга, а как нечто бушующее в моей собственной душе. Разговоры Саши о том, что симфония о войне или о каком-то периоде, мне смешны, потому что это — сразу обо всем. Николай Петров был как всегда. Ведь не люблю я его, ведь не могу забыть ему его фразу о шандалах и о том, что ими и кого надо бить, а ничего поделать с собой не могу. Музыка и чувства стекают с его пальцев. Каждый его звук цепляет за сердце.

На концерте встретил Юрия Исааковича Белявского, главного редактора газеты "Культура", где работает В.С. Потащил меня в третий раз знакомиться с Петровым. Кажется, Белявский дружит с ним многие годы. "Читал-с", — сказал Петров, здороваясь со мною. Белявский сказал мне, что Петров — дитя двух линий: знаменитого баса Петрова и знаменитого виолончелиста Большого театра Фейхтенгольца. "Вот такой нужен сплав, чтобы получился русский национальный гений". Здесь я почувствовал себя ущемленным.

Без десяти двенадцать, когда я уже спал, позвонила какая-то сумасшедшая студентка: у нее конфликт с охраной. Говорила мне, что они сделали ей замечание, когда в два часа ночи она жарила на кухне рыбу и почему-то при этом смеялась. Конфликт этический, видите ли. Этично ли звонить ректору в полночь?

10 мая, пятница. Ездили с Сашей на дачу. Наконец-то собрал вторую теплицу. Рабочий Дима, который делал мне въезд на участок, нагло обобрал меня, как липку. Вместо 300 тыс. рублей, о которых мы с ним договорились, запросил полтора "лимона". Сговорились на миллионе. Рабочий класс! Я ему стал выговаривать, что он не истратил блоки, о которых мы с ним договаривались, куда я, дескать, теперь их буду девать. "Это твои проблемы". Мне нравится, что люди, которые никогда ничего не прочли, вдруг ухватили не свойственную им терминологию.

16 мая, четверг. Пишу поздно вечером, к сожалению, не записываю все поденно — и сил не хватает, и времени, а потом начинаю конспектировать. Не люблю я этого. Вечером встретил из Парижа Стенфорда. Сегодня он ночует у нас, а завтра переедет на свою квартиру. Стенфорд мил, хорошо относится ко мне, и, возможно, с ним я заговорю по-английски. У него другая, нежели у Сары, метода, он требует, чтобы я не переводил, а лишь улавливал общий смысл.

В воскресенье вышел на работу и сразу же несколько "гадостей". Поговорил со Смирновым, чтобы передвинуть "текучку" с первого перезагруженного курса на второй. Он скривился и начал мне лениво доказывать, что лучше держать ее на первом. С таким же успехом я могу доказать, что ее лучше держать и на первом, и на втором. С моей точки зрения, со второго начинать полезнее, да и ребята немножко поразгрузятся. Во всем, что В.П. говорит и делает, сквозит обида непонятой и недолюбившей провинциалки. Боже мой, сколько в нашем институте легенд! О лучшем в Москве лекторе, о неповторимом специалисте по Ломоносову или Тютчеву…