Размышлял над всем этим, а когда вошел в кабинет и сразу включил телевизор, увидел тот знаменитый штурм, тот «исход», который теперь навсегда останется в памяти. Стыдно признаться, но за последнее время я только два раза смотрел и каждый раз, кстати, успевал к «прямой трансляции»: это и события 11-го сентября, и события в бесланской школе N 1. Пока была только картинка, почти без комментариев, и когда я увидел нескольких женщин, бойца в военной форме, каким-то особым, нежным образом несущего ребенка, почти младенца, я заплакал.
Уже потом объяснили ход событий. Террористы разрешили забрать 20 расстрелянных ранее мужчин — жара, мухи, зараза… Оказалось, что это те, кто пытался в самом начале сопротивляться захватчикам. И тогда их завели в учительскую и расстреляли. Когда же военные стали подходить, чтобы забрать эти трупы, выброшенные из окна, в этот момент раздалось несколько взрывов. Школа была заминирована, но или у кого-то из террористов сдали нервы, или кто-то зацепился за растяжку. Это был то ли сигнал, то ли импульс, то ли проявившаяся внутренняя готовность — и в образовавшиеся от этих взрывов проемы кинулись пленники, чтобы бежать. Для террористов это явилось неожиданностью, и именно по ним, по убегающим женщинам и детям, они принялись палить из оружия. И еще одно немаловажное обстоятельство; осетины мужчины, стоящие вокруг школы, часто со своим оружием, открыли ответный огонь.
Я умышленно ничего дальше не описываю, только констатирую, что практически одни и те же фрагменты телевидение показывало по 6-10 раз, и каким-то магическим образом это каждый раз смотрелось и воспринималось не как киноповтор, а как случившееся только что. Тут я, прости меня Бог, подумал об искусстве: это вполне могло быть кинокадрами, но в этих кинокадрах было то, до чего кинокадры все-таки не могут подняться, я даже не смогу сказать — реализм это был или реальность, а скорее — нечто другое.
Интересно, как всё это смотрит наш народ. Ну, конечно, с ужасом. А как смотрят дети? Это ведь поразительно, но мы все потеряли ощущение подлинности крови, подлинности трагедии.
Традиционно мы задаём вопросы: почему? кто виноват? Меня волнует, как это бесконечно печально, похоже и на Буденновск, и на «Норд-Ост». 30 человек приезжают на автомашине в город, но, оказывается, в школу оружие и боеприпасы были завезены еще летом, в ходе ремонта, под видом строительных материалов. Кто помогал? Кто недоглядел? На следующий день я увидел, как президент этой самой Северной Осетии говорил, что он извиняется. Кому нужны эти извинения? Это японцы падки на извинениня, им они нужны, потому что для них ритуал — почти их жизнь. А кто бабушке, которая на похоронах внучки носилась с её цветным портретом, заменит живую девочку? Сейчас портрет несет какую-то ритуальную миссию — но ведь это бумага. Жизнь, дух, будущее — всё улетело, и даже не улетело, а всё пропили, все купили, прогуляли. Не исключено, что какой-нибудь гаишник взял за пропуск автомашины всего сто или даже пятьдесят долларов!
В воскресенье утром показали Путина, который традиционно, когда всё заканчивается, прибывает на место трагедии. Он в черной водолазке и черном пиджаке, это стало у него уже траурной формой. А почему не извиняется правительство? Перед бабушкой. Перед другими. Почему сидят на месте министры? Если уж начали играть в западную демократию — играйте до конца, уходите в отставку, чтобы дать возможность другим совершать те же самые ошибки.
Постепенно возникают справедливые цифры. Сначала сказали, что 400 человек заложников, а выяснилось, что их было 1200. 1200 человек, как стадо, загнали в школу, правда, это были в основном дети и женщины. А загонщиков — 30 человек. Если бы все заложники бросились врассыпную — то всё равно столько жертв (360) не было бы. 190 еще пропали без вести, т. е. где-то лежат под обломками. Несколько сотен ранено. Обо всём этом я думаю последние три дня.