Дневник, 2006 год

26 июля, среда. День начался со счастливого известия. Позвонил Толик: прямо в зале суда ему отдали права. По запросу судьи медицинская комиссия снова рассмотрела его бумаги и решила, что вся эта милицейская кляуза не объективна. Но ведь этот милицейский гаденыш, который сразу же предложил дать ему 15 тысяч, чтобы «решить вопрос» и выдерживал его на дороге несколько часов, чтобы парень дозрел, будет еще и еще мучить людей. Утром продолжал читать книгу о Мандельштановской Москве и биографию Горького. По телевидению беззаконная война, которую ведет Давид против безоружного Голиафа. На этот раз новые достижения в технике помогают плохо. Война идет уже чуть ли не десятый день, жертвы среди победительного народа растут, а «варвар» Голиаф запустил партизанскую войну. Меня волнует здесь полное бесстыдство принципа, который пытаются внушить всему миру: еврейская кровь ценнее любой другой и еврейская жизнь важнее, еврейский закон справедливее. По телевидению сообщили и о завергении майской истории с армянским самолете рухнувшем в море возле Сочи. На основании анализа данных «черных ящиков» установлено: человеческий фактор, виноваты армянские пилоты; как говорят профессионалы на своем сленге, пилоты «уронили» самолет.

Вечером приехал из Ленинграда Вася Калинин. «Василек, любимый цветок…». Он в отпуске и решил немножко развеяться, сменить обстановку. Слава Богу, мне будет с кем на три-четыре дня поехать на дачу. Вася, как всегда, с кучей разных увлекательных рассказов.

27 июля, четверг. Выехали на дачу только после двенадцати, потому что надо было отнести тяжелую сумку В.С… По дороге побезумствовали с продуктами и заехали на строительную ярмарку. Наконец-то купил жароустойчивый герметик для печки в Сопово. Вася худ, как дон Кихот, несмотря на свое майорство. Приехали в пятом часу, я кинулся поливать огород.

28 июля, пятница. Обнинск, похолодало, огурцы идут плоховато, Вася спит и медленно, как микстуру, попивает, когда просыпается, водочку, я в божественной тишине разбираюсь с бумагами. Звонила В.С., после диализа ей ту руку, которую оперировали, уже бинтовали не всю, не полностью, а только пальцы. Состояние у меня сложное. Это какое-то прекращение душевной работы и невозможность сосредоточится и одним махом закончить хотя бы главу романа. Когда я за него берусь, то вижу, что все довольно живо движется, но работаю урывками. Сознание расщеплено между экзаменами, размышлениями об институте, размышлениями о несправедливости, необходимостью вести дневник, который оттягивает меня от романа. Нависает научная работа по кафедре, дом, быт, будущее, собственные амбиции, беспокойство за неутвержденную пока докторскую, тревога за то, что мало читаю.

Два дня назад получил большое серьезное письмо от Марка Авербуха. Здесь много информационного для меня. К его письмам я отношусь еще и как к персту литературной судьбы часто указывающей мне направление мысли и чтения. На письмо я, наверное, отвечу позже, когда спадет накал нехватки времени. 13 лет я практически жил у себя на работе, в моем кабинете оказалось такое невероятное количество бумаг, сувениров, книг, картин, фотографий, которые надо было куда-то деть. В основном все это оказалось у меня в квартире, но огромное количество времени занимает приведение всего в порядок, да хотя бы просто рассовать пачки по углам. Так что пусть Марк уж тут меня простит. Пока из письма выбираю то, что является темой моих записей: институт, немножко психологии, ученики, мои собственные истории..

Сначала об истории нашего знакомства. Мне то кажется, что Марк как-то материализовался из воздуха книжных волн на Франкфуртской ярмарке. Я, конечно, помню, его вопрос об Олеге Павлове, но все остальное в тумане. Тоже, конечно, интересно: я объяснял, как найти, чтобы вручить премию, человека, с которым в то время находился в напряженных отношениях. Но, оказывается, есть и еще история и она, как обычно и у меня «с раскруткой».

«В годы молодые, по окончании Харьковского Политеха, я работал в одном из отраслевых научных институтов. И там, в своём исступлённом, невоплотившемся стремлении попасть в аспирантуру, я, чтобы сдать кандидатский минимум, выучил от корки до корки учебник философии Спиркина и ещё двух авторов. С тех пор я зауважал эту науку мудрости, её законы и категории. Одна из них уместна в контексте этого письма, а именно, категория случайность и закономерность.

Едва ли не единственная случайность в том, что мы общаемся, смею утверждать, дружим вот уже почти 3 года — совпадение во времени нашего посещения кафетерия во Франкфурте, когда Соня обратилась к продавщице за лишней вилкой, и Вы переспросили её по-английски о том же…»