Соколов много говорил о комплексной ревизии музейных ценностей РФ. Очень аккуратно перешел к последним событиям в Эрмитаже. Вообще, судя по списку выступающих, вопрос берется шире — сохранность национального художественного достояния. Случившееся волнует не только музейных работников, но и всё общество. «Трагический инцидент» — так на Совете музеев определено произошедшее. Еще когда Совет собирали, я подумал, что это умелая амортизация. Соколов говорит об розданных к коллегии справках, в том числе и об утратах, просит не повторяться.
Занятная максима: «Любая проверка в сфере культуры воспринимается с обидой».
М.Е. Швыдкой — первый докладчик. Начал с реакции прессы, которая, по его мнению, неадекватна. Произошедшее, можно определить как частный случай. В самом инциденте для М.Е. многое непонятно. Непонятна и коллективная истерика. На кону, дескать, репутация корпорации. В 91-м, когда рухнул железный занавес, музейщики оказались в иной ситуации. Открытость несла с собой и соблазны? Говорит, что в настоящее время при работе с персоналом, принимая их на работу нужно заводить «базу». Фигура заместителя по кадрам в музее — должна стать ключевой. (Здесь меня передернуло.) Дальше — разумный тезис: у нас хорошие инструкции, но их нужно выполнять. (А кто, собственно, говоря, за этим должен следить?) В Эрмитаже мы обнаружили, продолжал М.Е.Швыдкой, что инструкции не выполняют. Если человек работает в музее 30 лет, в сумку к нему охрана не полезет. Конструкция житейской случайности была представлена М.Е. прекрасно. Он очень опытный докладчик, информированный, умеет создать настроение. Но — дальше: в стране за все время простроено всего два специальных фондохранилища. (Третьяковка и Эрмитаж). Это серьезно, это отношение государства к ценностям и культуре и неготовность самой культуры требовать что-либо от государства. Большинство фондохранилищ — не специально построенные и оборудованные здания, а церкви и памятники культуры. За последнее время было построено и введено в действие не больше 10 музеев. В охране мы сосредоточены на периметре, а внутри охраняемой зоны вещь перемещается свободно. Методика учета и хранения такая же, как во Франции и Германии, не хуже. Но музейный хранитель сейчас получает по 6-му разряду, как кладовщик. Поэтому всех хранителей сделали научными работниками (14 разряд). Очень важный тезис: художественная вещь, попавшая в музей, теряет свою денежную стоимость.
То, что говорит Швыдкой, казалось бы, точно и справедливо, но есть ощущение и другой правды. Я полагаю, что реакция прессы, на которую Швыдкой жаловался, это понимание вилки между тем что много лет говорит этот чиновник о культуре и самой культурой. Точно так же пресса интуитивно начала относиться к Пиотровскому: очевиден зазор между его жизнью с выставками по всем странам мира и рутинной работой, которая идет в самом Эртмитаже.
О выставках, упреки в обилие которых пресса бросила и Пиотровскому, Швыдкой тоже говорил правильно: это, дескать, мониторинг, подтверждение подлинности произведений. Но если хорошо хранить, для чего подтверждать? В заключении М.Е. Швыдкой нажал на цифры: раньше, дескать, в музейном отделе Минукульта СССР работало 70 человек, а вот теперь, в агентстве, у него только четыре. Но ведь было 15 республик, и наверняка был у каждой куратор, и потом ты столько лет этим занимаешься, борись. Или признавайся, что не можешь.
Я умышленно переношу выступление Б.А.Боярского руководителя Росохранкультуры в самый конец, потому что здесь поиск других причин.
Все стало затягиваться. А.И. Комеч иногда засыпает, но спит, как орел: лишь шорох — и он встрепенется.
Замечательную реплику бросил