Дневник. 2006 год.

Не сердитесь. Мы уже проработали с Вами этот тезис, и даже когда компьютерная связь не так бойка, мы всё равно думаем друг о друге, переговариваемся друг с другом и даже, я бы сказал, больше: для ко­го, считаете Вы, я пишу свой роман – для тысячи читателей, для на­ших замечательных критиков, для сонма недоброжелателей? Да нет, до­рогой Марк, по большому счету я его пишу для пяти-шести, от силы десяти людей, которых держу в памяти, в своем сознании, образы ко­торых у меня перед глазами. В этот небольшой список давно уже попа­ли и Вы, поэтому берегитесь – скоро Вам придется прочесть эти скуч­ные бредовые страницы, отражающие поиск Истины, отражающие поиск открытого предательства и в русской и в советской литературе. Я вообще четко не понимаю: что мною руководит, почему я взялся за этот роман, действие которого, казалось бы, происходит в Литинституте (а на самом деле во всей литературе), и почему я думаю, что новый роман у меня скорее всего будет о молодом человеке с окраины, которого я наверное сделаю или нацболом или просто молодым бунтарем, Против чего я-то бунтую – благополучный человек, заканчивающий свой век? Впрочем, век – не нашего ума дело; наше дело каждый день ис­полнять свой долг, ощущая бесконечность жизни и зная, что пределы её определят высшие силы. Каждый день надо проходить через равнину, бороться и терпеть поражения, и, может быть, в поражениях мы и об­ретаем свою силу.

Лето прошло у меня трудно, я так мечтал хотя бы на неделю съездить к морю, но, во-первых, просто не с кем, а во-вторых, как всегда летом, начались сложности со здоровьем Валентины Сергеевны, всякие домашние обострения. Вообще, этот год для меня – один из са­мых тяжелых, надо было скруглить дела, связанные с институтом, ра­зобрать огромный архив, который еще не распределён и не разобран, «переехать» из института домой, растащить библиотеку по разным углам, надо было писать роман, вести Дневник, читать вёрстки, книги. Сейчас я читаю две очень неплохие книги – это издание ЖЗЛ, биография Франсуа Вийона, вызывающая у меня кучу мыслей о современной жизни, и книга из­вестного израильского писателя Амоса Оза «Мой Михаэль». Вторую книгу мне навязали прочесть, так как он в сентябре будет в институте, но я вчитался, много интересного по технологии, по взглядам, по медленному внедрению в жизнь. Боюсь, что наша литература, прокатившись на этом поразительном семафоре сестер Кох, почти под куполом цирка, опять спускается к своим истокам и с каждым днем становится все более и более жреческой. Вот так мы и идем – как оборванные дервиши, в рваных плащах, под холодным звездным небом. И ведь иной доли нам не хочется, не хочет­ся громкой судьбы, славы мелкой литературы. Десять присных вполне нас устраивает.

Как здоровье Сони? Я часто думаю о ней и понимаю, что при её деятельном характере болезнь для нее вдвое тяжелее.

Теперь последнее. Наш грант им. Анны Хавинсон я вручил нашей выпуск­нице – Лене Георгиевской. Девушка она взбаломошная, но внутренне очень честная и порядочная. Не уверен, что она напишет Вам письмо, но в памя­ти её Вы останетесь навсегда, и вообще мысль о том, что нам не дано ничего предугадать – очень точна, особенно по отношению к писателю. В отношении Лены – думаю, что деньги эти для литературы не пропадут. Что касается нашего друга, молодого рыцаря литературы, то деньги и дип­лом пока лежат в сейфе, я жду общества, людности, зависти со стороны его коллег, так что вручение будет в самом начале сентября. Тогда и напишу и Вам и что-нибудь в средства массовой информации.

Пока всё, дорогой Марк. Писатель любит писать о себе, и поэтому со­общаю, что сейчас передо мной расстилается поле последней главы моего романа – зал, где происходит защита дипломных работ…

Пока не напишу, дорогой Марк, ничего более не рассказываю. Обнимаю.

PS. Завтра в Московской Мэрии вручают премию имени Москвы Анатолию Королеву, нашему преподавателю. Его роман «Быть Босхом» печатался в «Знамени». Естественно, премию он получает с моей подачи.

Ваш С. ЕСИН

2 сентября, суббота. Всю неделю был такой ливень, что подвал затопило и воду пришлось откачивать. В условиях подводной лодки Витя натопил баню. Баня была сдобрена еще и арбузом – это продолжение дня рождения С.П. Глаз у меня потихонечку отходит, но я еще волнуюсь. Кажется, Витя Широков был прав: капаешь – пройдет через семь дней, не будешь капать – пройдет через неделю. До бани успел выкопать лук, и постричь половину участка. Цветы, которые меня так радовали, жухнут, поселок становится пустым и печальным.