Дневник. 2006 год.

15 апреля, суббота. Весь день дома, слонялся, читал свою вступительную речь, волновался, разбирался с бумагами, ходил за три троллейбусных остановки в универмаг «Москва», чтобы купить пластмассовые файлы для бумаг, но оказалось, что нынче в этом универмаге нет писче-бумажного отдела. Страна пишет на компьютере, если только пишет, и смотрит телевизор. Вечером принялся читать Сережу Шаргунова «Как меня зовут?» в пятом номере «Нового мира» за прошлый год. Это довольно обычное по содержанию и в известной мере повторяющее его «Ура!» повествование, сделанное на семейно-биографическом материале. Но как это написано! Какой замечательный стиль, какая энергия, возможно, это наиболее многообещающий молодой писатель. Я-то в его будущем уверен!

«– Перерыв, – воскликнула повариха. – Ах ты, Петичка!

Толстуха. Кумачовое имя Энгельсина. Свирепо морщинистая, как прокаженная. Красилась грубиянски. Глаза ясные похотью, и вокруг глаз распарено. Она вышла из-за стойки, бдительно качая бедрами, словно неся в себе чан с борщом».

16 апреля, воскресенье . Весь день, как и предыдущий, крутился по дому, писал документы к защите. Надо было написать ответ каждому оппоненту и выступающему, написал заключительное слово, был в некоторой прострации, когда и не думалось и не писалось и даже не жилось. Вечером приезжал на несколько минут Дима Хазарашвили. Среди прочего рассказал, что его академик Воробьев высказался о рядовом Сычеве. Не так то просто, оказывается, все произошло. После исследование у него крови выяснилось, что у него было заболевание, при котором кровь при определенных условиях быстро свертывается, что-то обратное гемофилии, вот это Воробьев, как независимый человек, позволил себе сказать, естественно, тут на него налетели. Вспомнил Кучерену, нападающего на армию и зарабатывающего себе политические очки, а потом и суетную общественную палату. Во истину, Бог меня от ненужного бережет.

17 апреля, понедельник. Я отчетливо сознаю, что нет у меня таланта для того, чтобы передать возвышенною атмосферу, полет духа, тот вос­торг самоутверждения, которые иногда возникают в человеческих раз­говорах. Это в тех случаях, когда появляются интересные собеседники. Собственно, это всё произошло на защите моей докторской диссертации, и я могу только, как некий праздный бух­галтер, сказать: кто и что говорил и кто за кем! Возможно, я смог бы в длинной и туманно-точной прустовско-джойсовской манере поставить всё это одно за другим, собрать полные высказывания, свинтить их, отцедить сущее от повседневности. Но нужно другое время и другой интерес. Я невольно сравниваю все это с кандидатскими и докторскими защитами у нас, и должен сказать, что еще раз убедился – сколько значит плотная научная и набравшая за долгие годы сил школа и заинтересованность людей. Наши все куда-то бегут, стремятся, для них даже научная работа – это какой-то отход в сторону; все пахнет килой капустой и старческим ворчанием. Кстати, еще до защиты, размышляя над этим фено­меном, а именно, – ежемесячного собрания почти в любом вузе диссертационного совета, подумал: – как это неверно, что при современной нищей профессорской жизни не предусматривается оплата за эту работу ни в виде почасовой, ни в виде повременной; нет плата для оппонентов; нет плата для ведущей организации, пишущий основной отзыв. Надо бы оплатить хотя бы проезд на такси старому профессору. Вот отсидели они почти полный день, с двух до шести часов, включая час за нищим пиршественным столом. А потом Толик, мой племянник Валера и я сам развозили этих очень немолодых людей по разным местам Москвы. Но остались и еще другие, кото­рых тоже надо было бы отвезти. Ведь профессорский быт таков и таковы возможности, что в лучшем случае – они имеют маршрутку за 15-20. А правительство еще хочет убрать даже консультантов при подготовки докторских диссертаций. И опять – торопятся к быстрой экономии, не понимая, что разрушают так необходимую государству группу высококлассных экспертов.