Погода внезапно испортилась, по крайней мере похолодало. Странно было видеть целый выводок синих подснежников у кухни, на которые падал снег. По этой погоде пришлось везти Виталия на электричку, потому что ему кто-то позвонил. Но все это прошло быстро, вернувшись, я часа два сажал в теплицу «зелень»: петрушку, укроп, салат, редиску. Сверху все это закрыл много лет назад купленной пленкой, пропускающей воду, но сберегающей тепло. Сколько же дача всего забирает, и как хорошо и просто приходить на дачу родителей, к уже накопленному. А здесь приходится самому покупать каждую ложку, каждый гвоздь, каждое полено. Мне всю жизнь пришлось строить и оборудовать свое летнее гнездо.
Объявили, что неугомонный лидер Совета Федерации внес предложение о квоте оседлости для сенаторов. Ой, не знали сенаторы, кого они только что выбирали. Миронова понять можно, обжегшись на Чахмахчане и других «пришельцах», выбранных в сенаторы на «диких землях», он требует, чтобы сенатор прожил десять лет в местах, откуда избирается, или теснейшим образом должен быть связан с регионом. Тяжелое это дело, боюсь, что может и не пройти. Впрочем, можно ведь купить в Калмыкии совхоз или в Белгороде завод. Но, полагаю, это предложение Миронова уже согласовано, значит верхняя власть хочет почистить хотя бы одно стойло в Авгиевых конюшнях.
Вечером сквозь сон принялся смотреть на диске «Ивана Грозного» С. Эйзенштейна. Тоже купил в «Перекрестке». Здесь все странно, величественно и непонятно. Понятно только одно: это никакая не история Грозного, а лишь биография Сталина, одетая в бумажные ризы. Есть все: даже реквием по Аллилуевой, «расставание» с верными ленинцами – друзьями по партии, есть сталинские «причины» возникновения репрессий и перерождения сыска в опричнину. Опричь – никому не верю. Даже уход в Александров и «моление» народа – это съезд партии после смерти Ленина. По большому счету истории – все неправда: интерьеры, костюмы, религиозные обряды. Но ничего не поделаешь, – правда искусства. С какой смелостью фантазирует режиссер! Здесь изобретена новая стилистика и тот пафос и риторика, которые кино противопоказаны, но здесь работают. Обидно, что эта довольно увлекательная стилистика показа русской истории в кино больше не появлялась. Кино на древнюю русскую тему у нас уныло и одето исключительно в лапти. А вот у Эйзенштейна русская история не менее увлекательна, нежели неправда французов про эпоху Людовиков – от Одиннадцатого до Пятнадцатого. И, конечно, только советская власть могла дать в 43-м военном году такие деньги на эту кинонеправду. Занятно, что, с одной стороны, виднейший русский писатель той поры Алексей Толстой оправдывал И.В. в образе Петра, а виднейший кинорежиссер все оправдал в образе Грозного. Что касается второй серии, то здесь больше уже собственных эйзенштейновских проблем, туман истории, дидактика, не спасает даже гениальная цветная часть – пляска опричнины. Тоже картинка весьма определенная и по смыслу – гуляй, Ванюха, мы теперь главные и по режиссерскому тайному видению.
Вспомнил, как в сорок четвертом, никак не позже, к нам в школу 50 в Москве на Померанцевом переулке привезли этот фильм и в спортивном зале внизу крутили на узкой ленте. Помню и экран, и сам примитивный, на узкой пленке киноаппарат. Что мы тогда поняли? Правда, с той поры запомнил отельные картинки.
И вот с этого утреннего разговора я все время думаю о завтрашнем празднике, о Боге, об Иисусе Христе, о русском человеке и его отношениях с религией, о себе, о своем безбожье и о своем страстном желании обрести веру. Но только веру-то я хочу не поверхностную и ритуальную, а выстраданную и полную, без сомнений и умствований. Не так, как наше начальство раньше верило в КПСС, а теперь верит в церковь, президента и патриарха и даже может перекреститься.