Дневник

Н. Я. пишет, что работа Лидии Як-ы о М- ме первый сорт, высший класс. Л. Я. сейчас здесь на неделю. Показал ей это.

Лева сообщает о тревожном положении с журналом. Будто бы Твардовскому предложили сменить помощников (т. е. редколлегию и аппарат), но он отказался. Вероятно на днях все решится. Настроение в редакции «похоронное». Это все пока происходит на уровне Шауро, который сидит на месте Поликарпова. Войтехов в «Р. Т.»^[101] снят.

27 дек. <…> Споры о статье Шарова в № 10 «Нов. м ира»^[102]. Дар безоговорочно за нее. Я не согласен с маниловской защитой рецидивистов и с полемикой с Шаламовым. Л. Я. на моей стороне и Рид Грачев тоже. Майя Данини. Фридлендер ^[103].

30 дек. <…> [итоги года] Часть лета жил в Л-де на Кузнецовской.

Попутно собирал жатву похвал за «Пастернака» и потом за «Олешу» <…>

Прочтено много интересных рук-й (роман Бека^[104], пов. С-на, проза Ш-а, «Зимний перевал» Драбкиной ^[105], лагер. мемуары и разное) и порядочно книг.

Несколько Замечаний Публикатора

25 нояб. 1970. Последние три дня

переписываю дневник 1943 года, который был

весь на мелких клочках бумаги. Делаю это,

чтобы успокоиться и войти в рабочий ритм. А. Гладков

После публикации дневников Александра Константиновича Гладкова 1930-х годов журналом «Наше наследие»^[1] биографические подробности его жизни постепенно всплывают, вставая на свои места. Открывающиеся при этом детали чудовищного для российской истории 1937 года позволяют внести поправки в прежнее «жизнеописание» нашего героя: так, все же неверным оказывается вроде бы такое правильное и «логичное» предположение публикатора книги трудов АКГ, что он ушел из театра Мейерхольда якобы из-за того, что опасался, как бы арест его родного брата Льва Гладкова не повредил любимому мастеру^[2]. На самом деле Гладков вынужден был уйти из театра в мае 1937-го, независимо от последовавшего уже за этим ареста брата (Льва Гладкова арестовали в ночь на 16 июля 1937)^[3], в связи с довольно-таки сложным комплексом психологических причин. Формально же Гладков просто взял отпуск, чтобы сосредоточиться на собственных творческих планах, но, по сути, еще из-за творческого конфликта с супругой Мейерхольда, Зинаидой Николаевной Райх^[4], и отчасти — с самим Мейерхольдом. Возможно (что как раз и вскрывается только при чтении дневника 1937 года), потому что необдуманно по своему почину выступил инициатором предполагаемого и тогда еще возможного, как надеялся АКГ, примирения мастера с драматургом Всеволодом Вишневским^[5]. АКГ пытался привлечь того в качестве автора к сотрудничеству с театром Мейерхольда, но Вишневский в ту пору уже начинал выступать в печати по поводу «громких» процессов с обличениями разного рода — «троцкистов», «двурушников», становясь фактически проводником «генеральной линии партии» в советской литературе. Несмотря на это, АКГ почему-то и далее будет ему сочувствовать, продолжая считать его человеком «честным» и даже, как ни странно, — «добрым»… Вот Гладковское восприятие и оценка Вишневского уже много позже, через четверть века, и — как автора дневникового текста:

31 марта 1961. <…> Читаю 6-й том (дневники и письма) Вишневского. Все-таки очень интересно, хотя Вишневский очень недалек и часто наивен до глупости. Думаю, что он был человеком хорошим, т. е. добрым: сознательно подлостей никому не делал. Вот по словам Н. Я. Мандельштам, даже помогал Осипу Мандельштаму деньгами, когда тот бедствовал в Воронеже в 1936 г.

Мандельштамам Вишневский и в самом деле — помогал^[6].

АКГ вспоминает о нем в дневнике еще раз, десятью годами позже, но — уже в связи с иным персонажем, если можно так сказать, еще более отрицательным — Киршоном^[7], запечатленным в памяти Гладкова тех страшных лет тем не менее в несвойственной ему роли — не палача, каковым он был, а жертвы, вызывающей жалость: