ДНЕВНИК

Вначале я увидел лишь несуразную, полную женщину, нищенски одетую, в обставе нищенского жилья. Полторы комнаты, иными словами,- комната с окном и темный чулан со стеллажами, на которых рухлядь альбомов и книг соседствует с рухлядью домашней утвари. В жилой (нежилой) комнате – лежак, письменный стол, стул, табурет, на стене – громадный натюрморт без рамы. Это даже не бедность, а то, что после бедности.

В лице хозяйки сохранилось что-то от той Ляли, которую помню, которую в нежном возрасте четырех лет заставлял целоваться за шоколадное драже. И вместе с тем это лицо жительницы другой планеты: губы всё время пересыхают, а в уголках вскипает пена. В косых прорезях странно заваливаются темные, без блеска глаза. Разговор почти нормален. Трезвая жесткость характеристик отца, матери, теток, вообще всех акуловцев, сурово-горькое отношение к окружающему. Смущает лишь неконтактность с собеседником. Порой мне казалось, что меня нет, и Ляля ведет разговор с пустотой. Она

248

ничего не спрашивала ни обо мне, ни о моих близких, даже о маме, которую она знала и помнит. Слабый интерес был проявлен лишь к моему инфаркту, потому что сама страдает сердцем. И при всём том она добра, угощает, не знает чем бы попотчевать, ставит на стол вино, какие-то настойки, соки, печение, пироги, то и дело предлагает чай, кофе. Заставляет взять с собой черноплодную рябину, яблоки, какую-то рыбу. И всё это у нее не покупное, а случайное: кто-то завез, забыл, оставил, прислал на праздники.

Свое несочувственное отношение к людям объясняет собственной страшной жизнью. Считает, что ее судьбу погубила мать, поместившая ее по материнской глупости в сумасшедший дом, в самый что на есть – в Сокольники. Там ее лечили шоковыми дозами инсулина, наградили сахарной болезнью да и сердце ей сорвали. Пробыла она там всего три месяца, а вышла полуинвалидом и потом, чуть не до последнего времени, состояла на учете в районном психиатрическом диспансере. Ляля считает, что всегда была совершенно здорова, лишь нервно возбудима. Мать ненавидит. Считает, что потеряла мужа из-за того, что свекровь проведала о ее мнимой психической неполноценности. Муж – эпилептик, от второй жены родил ребенка-полуидиота. Хороший клубок…

В ответ я пытался рассказать ей о своих нервно-психических недомоганиях, но получилось бледно, и ее не заинтересовало.

Бедная, бедная Ляля – крошечная акуловская красавица!…

А судьбы у акуловцев оказались грустные, что, впрочем, и не удивительно, у кого они веселые? Хозяйка прошла через лагерь и ссылку и умерла в нищете. Дача была конфискована сразу после ареста хозяина, в начале тридцатых годов. Он умер в лагере. Лялин отец, шалопай, забулдыга и гитарист,- он дивно пел под гитару «Мы на лодочке катались» и «Сирень цветет»,- умер молодым, потеряв перед этим семью (потеря, по-моему, не слишком тягостная). Мура Муромкина – пенсионерка, муж погиб в войну, один из сыновей – с уголовными наклонностями, другой – пьяница. Галя - унылая старуха; остальные просто умерли. Колька Шугаев погиб на фронте. Странно, я как-то упустил Таню, о которой писал. Кажется, с ней всё более или менее в порядке. Да, нечасты счастливые судьбы!…

249

20 февраля 1970 г.

Каждый день хожу на лыжах, но, пожалуй, еще ни разу не доходился до той усталой бодрости, как то бывало в прежнее время. Какая-то слабость не оставляет. И не поймешь, в чем ее корень: в сердце, в мышцах, в костях? Небесный пейзаж второй половины двадцатого века: большой ИЛ-14, идущий на посадку, в безумной высоте светлый крестик – ИЛ-62, тянущий за собой ватную дорожку, и белая круглая наивная луна между ними.

Падь оврага была сизо-синей, дымчато-сизой, вернее, и даже вблизи производила впечатление глухой стены. А на другой день она оказалась ярко-синей, как в марте, и все тени под деревьями и в лунках копытных следов в поле были ярко-весенне-синими, и стало ясно, что зима кончается.

И вдруг пошел снег, завернул мороз, зима началась сначала. Снег на деревьях сухо спекся и не отваливается даже при ударе лыжной палкой по сучьям…

3 марта 1970 г.

На днях шел на лыжах в березняке по ту сторону речки и вдруг услышал выстрел. Через некоторое время наткнулся на шофера из профилактория и двух его дружков из военного городка. У шофера за спиной висела двухстволка, а дружок нес за шею чирка-свистунка. Зазимовал подранок на нашей речке, возле спуска нечистот, где и в морозы вода парится, совершил невероятный подвиг самосохранения, явил некое биологическое чудо и был застрелен в самый канун весны.

7 марта 1970 г.