ДНЕВНИК

Не вел же я записей не столько от лени душевной, занятости и опустошенности, которой награждает слишком энергичная кинодеятельность, сколько из страха фиксировать на бумаге свою душевную жизнь, уж больно она безобразна, мрачна и тягостна. Страх смерти, страх за близких, оскорбленность, недовольство собой отвращали меня от дневника. Надо пересилить это в себе и вновь стать внимательным к своему дню и окружающему, к снегу и деревьям. И не надо бояться терять дни в чтении, думах, прогулках, рыбалке, охоте… Мне надо всерьез оздоровить отравленный кинохалтурой организм.

Я справился с теми задачами, которые себе ставил в плане литературной учебы. Но год можно считать прожитым не зря, если он принесет хотя бы три-четыре настоящих, полноценных русских рассказа. Это и будет моей ближайшей целью.

Прощай, 1966-й год, ты был достаточно страшен, но не исключено, что я вспомню о тебе как о счастливой поре своей жизни.

____________________

* Фильм Литовской киностудии 1965 г.; авторы сценария Ю. Нагибин. А. Жебрюнас и А. Черненко; режиссер А. Жебрюнас; фильм получил премию на Международном кинофестивале в Канне. – Примеч. ред.

** Фильм Одесской киностудии 1966 г.; автор сцен.- Ю. Нагибин, реж.- В Исаков.- Примеч. ред.

*** На основе одноименного рассказа Ю. Нагибина на «Мосфильме» в 1966 г. под этим названием был снят неудачный фильм (автор сцен.- Б. Ахмадулина; реж.- А. Сахаров).- Примеч. ред.

200

1967

20 марта 1967 г.

В какой-то мере новогоднее пророчество уже сбылось. Первые месяцы 67-го года принесли мне долгую, противную болезнь, спазмы, пьянство, потерю писательского зуда, непрестанную тоску.

Живу страшновато. Жалкая и стыдная болезнь держит меня в состоянии если не униженности, то во всяком случае пришибленности. Это ужасно, когда к давлению времени прибавляется давление скверного недуга. Я нахожусь сейчас в состоянии какой-то душевной инвалидности. Из-за того что у меня всё время что-то мелко побаливает, и я боюсь увеличения этой боли и всех последствий, из-за того что я трушу хирургического вмешательства и всё откладываю решение, из-за вечной возни с мазями – раньше светлыми и немаркими, а теперь черными, грязными,- я стал убог в собственных глазах. У меня не осталось даже тех жалких, глупых гусарских мечтаний, что придавали мне бодрости в прежнее время.

А в доме плохо; здесь окончательно воцарились старость, болезни, глухота, душевное и физическое бессилие.

Корябание пером еще доставляет радость, но если и это уйдет, тогда конец. Надо, надо держаться за слово, как за спасательный круг, иного ничего не осталось. Идеи, мысли – чепуха; реальны лишь слова, их порядок, рождающий жизнь. Недаром же из всей беллетристики я могу перечитывать лишь Пунина. В подавляющем большинстве своих вещей он меня ничему не учит, ни в чем не убеждает, не обращает в свою веру- да у него и нет ее,- а просто дает дышать сеном, травой, женщиной, видеть звезды, тучи, деревья, бедных одиноких людей. Это серьезно, всё остальное – подёнки, лакейство перед временем и его «проблемами», назавтра уже не стоящими и копейки. Так, из раздражения можно поиграть в идейки, но литература всерьез – это радостный плач о прекрасном и горестном мире, который так скоро приходится покинуть.

201

Апрель 1967 г.

Мне трудно возвращаться к дневнику, как к брошенной любовнице. Чувствуется, что всё равно толку не будет. И всё же надо. Нельзя быть таким трусливым и бояться разговора с собой. Доколе же прятаться от себя в заграничные рассказики,- наверное, тем они и раздражают Як. Сем.

До сих пор хожу на лыжах. Солнце сегодня стало луной за быстро бегущими облаками: идеально круглым, изжелта-зеленым, блестящим, но не ослепительным диском. Затем начался снегопад. Снежники сыпались густо, но вяло – большие, влажные, подтаивающие на лету. Потом вдруг как-то ни к месту ударил жесткий, холодный ветер. Снежинки подсушились и стали больно жалить лицо.

Под деревьями утром снег был мокрым и напоминал постный сахар, меня это почему-то всегда радует. Быть может, оттого, что в детстве я обожал постный сахар. Не столько за вкус, сколько за то, что я покупал его на собственные деньги от продажи краденных на винном складе бутылок. С ветвей обтаивал снег, и сугробы были словно в оспенных знаках. Лыжня была твердой, как камень, и давала неприятно жесткое скольжение. На полях тошнотворно запахли химикалии.

13 мая 1967 г.