— Находящийся в этом состоянии сам своими силами не может понять, проходит она (болезнь) или усиливается… Он разобраться в этом не может. Вот здесь-то и нужен старец: он сразу увидит, что делается с его духовным сыном, что потребно для него в таком его состоянии. И это Бог открывает по вере приходящего и вопрошающего. А если нет чистой веры, то если такой человек придет и к пророку, Бог внушит и пророку солгать.
Сегодня после обеда зашел к Батюшке, напился чаю, получил благословение и книгу «На горах Кавказа» для чтения, которую и читал. Еще Батюшка говорил, чтобы я читал письма батюшки о. Макария к мирским, что требуется для писем наших.
27 января вечером говорил Батюшка о страстях и в особенности о блудной:
— Эта страсть никого не щадит: ни старого, ни средних лет, ни молодого. Достаточно вспомнить преп. Иакова отшельника и восьмидесятилетнего епископа, впавших в блуд.
Также недавно говорил Батюшка о том, что блудная страсть и сребролюбие одинаково сильны, от них никто не застрахован, хотя, конечно, каждому возрасту соответствует преимущественно одна страсть. У старых обыкновенно скупость и сребролюбие, а у молодых — блуд.
Бдение правили у Батюшки. После бдения, когда все ушли, я остался у Батюшки. Немного поговорили, и я начал собираться уходить к себе в келию. Здесь Батюшка сказал:
— Может быть, Бог даст, буду я жить на покое, заниматься Иисусовой молитвой. Придет ко мне брат Николай и скажет: «Да, какое блаженство — монашеская жизнь, только очень скорбей много». — «А то как же, конечно, много, а без скорбей нельзя».
Когда это говорил Батюшка, я подумал: «Как же это? Совместимы ли скорби и блаженство?» Хотел спросить, но не спросил, подумав, что, быть может, скорби и служат источником блаженства.
— Когда был жив еще батюшка о. Анатолий, он постоянно говорил мне: «Смиряйтесь, смиряйтесь, смиряйтесь». Так и я вам говорю: смиряйтесь и смиряйтесь!
Неоднократно приходилось мне слышать от Батюшки, как он говорил и мне, и другим:
— Лицемерие, двойственность, лукавство вообще погрешительны, а в монашеском пути это прямая погибель. Надо твердо идти по пути, никуда не сворачивать, не служить «и нашим, и вашим».
Я замечал, что, вследствие моего почти постоянного пребывания с Батюшкой, я часто не открывал своих погрешностей. Конечно, если взять их в отдельности, то они пустяк, но, наслаиваясь одно на другое, могут привести к нерадивой жизни. Я это сказал Батюшке. Батюшка ответил, что необходимо открывать каждый день все до последней соринки, чтобы ничего не осталось. Сегодня я уже и постарался сказать все, бывшее за день.
Между прочим, я сказал Батюшке, что иногда как бы осуждаешь его за слова и рассказы, по-видимому, совершенно не относящиеся до монашества.
— Из житий святых мы видим, что шуточки допускали и святые отцы, например преп. Пахомий Великий, преп. Антоний Великий и прочие. Конечно, содержание этих шуточек они брали не из Библии и творений св. отцов, а просто что-нибудь рассказывали. Так и я рассказываю что-либо. А в это время бес, быть может, хотел на вас уныние напустить, а мой рассказ отогнал от вас уныние.
Сегодня Батюшка дал мне славянское «Добротолюбие» и благословил прочесть все творения преп. Марка Подвижника.
Батюшка напомнил о необходимости терпения скорбей и, в особенности, смирения. Затем, между прочим, Батюшка сказал следующее:
— А когда я буду уже лежать в могилке, придете вы на мою могилку и помолитесь о душе моей, и скажете: «Да, вот Батюшка, уж действительно, любил меня».
Сейчас мне Батюшка говорил о том, как он переносил скорби, когда был послушником. Переносил Батюшка скорби, рассуждая так: «Должно быть, я достоин этих всех скорбей. Значит, все они нужны, чтобы смыть с меня гордыню и прочие страсти». Переносил Батюшка скорби, никому не говоря о них, не жалуясь, стараясь не озлобляться на обидчиков. Мало того, чтобы только перенести оскорбления, надо позаботиться и о том, чтобы не озлобиться на нанесшего оскорбление.
Потом еще Батюшка говорил о том, как он возвращался в Скит из Манчжурии.
— У Бога все возможно, и все идет по Его неисповедимым судьбам.
Сейчас пришел от Батюшки. Открывал свои помыслы. Сказал сначала свои оплошности, бывшие за день, потом сказал, что иногда приходит помысл, особенно за службой на правиле, что монашеская жизнь безотрадна, день идет за днем, главное — ожидать впереди нечего: те же службы, та же трапеза и прочее.