Дневник

Все вокруг в белом саване – за ночь выпал снег, окна замерзли, определенно холодно – мороз 2–3 гр. и холодный ветер: земля подмерзла. Условия переправы складываются все суровее и труднее.

Колонна выступает в 9 часов.

Вначале было холодно идти, постепенно к концу марша потеплело, мороз окончился. На большом привале зашли в соседнюю избу пообедать молоком и яйцами, солдатка – муж в плену, она и ее квартиранты жалуются на современные «свободы», «раньше было лучше» – приходится слышать очень часто, но полная неспособность бороться, одни сетования; запуганность, забитость, а охотно сообщают имена зачинщиков и комитетчиков, если только рассчитывают, что их не выдадут. Пришли в Домашевку часов в 5. История с квартирами 2-й роты – в ее район понасадили сестер, начальствующих лиц, всем хорошие квартиры. Это недовольство высказывал генерал Семенов.

Вернулась разведка (тайная) и разъезды.

Сведения о переправах – хороший паром у Акмечети, бродов нет; у Кантакузенки мост не охраняется, но в Вознесенске батальон австрийцев с 4-мя орудиями – проходившие большевистские части через брод Мертвоводы были ими обстреляны – я этого не хочу!

15 марта, Домашевка

Утром собрал все донесения – принял окончательное решение: переправляться у Александровки с автомобилем – паром подъемностью 800 пудов. Делает рейс в одну сторону 3–4 минуты; переправу начать сразу с подхода, ночью, когда спят, для чего выступить в 18 часов, причем конница с конно-горной вперед переменным аллюром для начала переправы. За ними вся пехота с пулеметами, затем артиллерия, потом обозы; автомобили в конце, так как нужно особое оборудование парома. На всякий случай легкая батарея при начале переправы будет оставлена на правом берегу на позиции (опять же практика).

Все время до похода прошло у меня в налаживании отношений старших начальников к добровольцам – по устранению впредь квартирных трений, по ликвидированию сестер, из коих оставлено пока только 4 (из 11-ти); указал, чтобы, не исключая и жены Лесли, все жили вместе при отрядном лазарете – это не свадебное путешествие; пришлось выдержать сильную атаку ликвидируемых сестер, но устоял, разрешив довезти только до Александровки, откуда ближе к железной дороге. Наладил связь с ожидаемым Кулаковским – все благополучно, он прибыл еще с 4-мя; отличный, редкий офицер.

Днем работала комиссия по проверке и сокращению обоза – некоторые результаты дала.

В Домашевке по авточасти крупная удача – у местной помещицы в соседней экономии купили до 250 пудов бензину, который она охотно продала и недорого: по 20 рублей за пуд. Она сильно опасалась, что большевики или иная нечисть заберут даром. А нам торжество – на все машины теперь бензину хватит верст на 500, если не больше.

Выступили в 18 часов.

Семь человек отправлено в дальнюю командировку.

В дороге мысль настойчиво вертелась вокруг прошлого, настоящего и дней грядущих; нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествует над несознательным движением сердца… Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за «буржуйство и контрреволюционность». Или как отвечать тому, кто являлся духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ядом преступления?! Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни. Сердце, молчи, и закаляйся воля, ибо этими дикими разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: «око за око», а я скажу: «два ока за око, все зубы за зуб». «Подъявший меч…»

В этой беспощадной борьбе за жизнь я стану вровень с этим страшным звериным законом – с волками жить{58}.

И пусть культурное сердце сжимается иногда непроизвольно – жребий брошен, и в этом пути пойдем бесстрастно и упорно к заветной цели через потоки чужой и своей крови. Такова жизнь… Сегодня ты, а завтра я. Кругом враги… Мы, как водою остров, окружены большевиками, австро-германцами и украинцами. Огрызаясь на одних, ведя политику налево и направо, идешь по пути крови и коварства к одному светлому лучу, к одной правой вере, но путь так далек, так тернист.

Холод усиливается – почти мороз; полная луна холодным светом освещает пустынные, ровные пашни, изредка прорезанные узкими полосками снега. Большинство идет пешком почти весь переход. Слезли с подвод – все же теплее. Холод проникает всюду…

12-й час, вот и река.

16 марта, Александровка

В половине двенадцатого, когда голова нашей колонны подошла к парому, уже началась переправа горной батареи; эскадрон был уже на левой стороне. Переправа тянулась долго – только в 6 часов переправил части, и началась переправа обозов.

Чем дальше к утру, тем становилось холоднее – усиливался ветер, грелись у костров из камыша, соломы, сухой травы и бурьяна – дров нет; в домике паромщика битком набито греющимися.