Дневник

Перехожу к письмам незнакомок. В течение двух лет я получил таких писем от пятидесяти до шестидесяти. Как мне среди этих неизвестных женщин выбрать доверенную своей души, как вы выражаетесь?

Если они готовы показаться лично и познакомиться, как это делают в обществе обыкновенные буржуа, то тут, конечно, могут возникнуть отношения дружбы и доверия. Если же нет, то с какой стати пренебречь очаровательными подругами, которых знаешь, ради подруги, о которой ничего не знаешь?.. Может быть, она и очаровательна, но ведь может же она оказаться особой неприятной в каком-нибудь отношении? Все это, быть может, и не весьма галантно, не правда ли? Но если бы я бросился к вашим ногам, могли бы ли вы верить прочности моих привязанностей?

Простите меня, сударыня, за эти рассуждения, в которых скорее отражается человек здравого смысла, чем поэтически настроенной души, и примите уверения в моей благодарности и преданности.

Ваш Гюи де Мопассан.

Простите за помарки в моем письме: без этого я никогда не обхожусь, а времени переписывать у меня совершенно нет.

* * *

Меня вовсе не удивляет ваше письмо, милостивый государь, и я нисколько не домогалась того, что вы, по-видимому, приписываете мне.

Но… прежде всего я не предъявляла к вам требования сделать меня вашей доверенной: это было бы слишком уж простодушно. И если у вас найдется досуг вновь перечитать мое письмо, вы убедитесь, что вы не удостоили уловить с первого же взгляда иронического и непочтительного тона, принятого мной по отношению к себе самой.

Вы указываете мне также на пол вашего другого корреспондента. Весьма благодарна вам за это успокоение, но… право, оно было лишнее, так как моя ревность была чисто отвлеченного характера.

Ответить мне доверием – не было бы это безрассудством, принимая во внимание, что вы меня совсем не знаете?.. Разве это не означало бы злоупотребить вашей чувствительностью, если бы вам внезапно сообщили о кончине короля Генриха IV?

Ответить мне вашим доверием, в уверенности, что я требую этого, так сказать, с места в карьер, значило бы остроумно посмеяться надо мной. Признаюсь, если бы я была на вашем месте, я бы так и сделала, ибо я бываю иногда очень весела. Это, однако, не мешает мне часто бывать достаточно грустной, чтобы грезить об излияниях в письмах к неизвестному философу и разделять ваши впечатления о карнавале[26].

Ваша хроника превосходна и глубоко прочувствована, – два столбца, которые охотно прочитываешь три раза кряду. Но… не в обиду будь вам сказано, что за банальность эта история о старушке-матери, мстящей пруссакам! (Это, должно быть, написано по прочтении моего письма!)

Что касается того, может ли тайна что-нибудь прибавить к прелести наших отношений, – все зависит от вкуса… Пусть это вас не забавляет, прекрасно! Но меня… меня это чертовски забавляет. Признаюсь в этом совершенно искренне, равно как и в том, что ваше письмо, каково бы оно ни было, вызвало во мне чисто детскую радость.

И знаете, если это вас не забавляет, то это только потому, что одна из ваших корреспонденток не сумела вас заинтересовать, – вот и все. Если же и мне самой не удалось взять надлежащий тон, то я достаточно благоразумна для того, чтобы вам пожелать лучшего успеха в этом отношении.

Только шестьдесят писем?.. Я была уверена, что вами в большей мере завладели…

И вы всем отвечали?

Быть может, мой интеллектуальный темперамент не гармонирует с вашим, – говорите вы… Вы, пожалуй, слишком прихотливы… Наконец, я только воображаю, что знаю вас… (впрочем, это и есть конечный эффект, производимый романистами на миленьких и глуповатых женщин). Что же, может быть, вы и правы!

Быть может, простота и безыскусственный тон моих писем заставили вас счесть меня какой-нибудь юной сентиментальной особой или, что еще хуже, искательницей приключений… Такая мысль была бы для меня поистине мучительна.

Пожалуйста, не извиняйтесь за недостаток поэтичности, галантности и т. д.

Без сомнения, я написала вам плоское письмо.

Я очень живо сожалела бы, если бы мы дальше первого шага не пошли. Неужели мы на этом остановимся? Мне тем более было бы жаль, ибо у меня рождается глубокое желание доказать вам в один прекрасный день, что я не заслуживаю быть вашим 61-м номером.

Что же касается ваших рассуждений, то они хороши, но исходят из ложных посылок. Я прощаю их вам, прощаю вам даже ваши помарки, старуху и пруссаков. Будьте счастливы!

Однако если каких-нибудь двух-трех смутных указаний было бы достаточно, чтобы привлечь на свою сторону красоты вашей старой души, уже лишенной чутья, то можно было бы, например, сказать: волосы – светло-русые, рост средний, родилась между 1812 и 1863 годом. А что касается нравственного облика… Но нет, – вам показалось бы, что я себя расхваливаю, и вы вмиг догадались бы, что я родом из Марселя.

P.S. Простите за пятна, помарки, etc. А между тем, я-то не ленилась переписывать, даже три раза.

Канн, 1, rue du Rèdan.

* * *