Дневник

Но вы ненавидите музыку – возможно ли? Вас бы следовало угостить ученой музыкой! И еще одно… ваше счастье, что ваша книга еще не готова, – книга, в которой будет фигурировать женщина, да, сударь, женщина, а не мускульные упражнения. Сколько бы раз вы на бегах не приходили первым, вы ничего иного не достигнете, как некоторого равенства с лошадью, а как бы ни было благородно это животное, оно все-таки остается животным, молодой человек.

Позвольте старому латинисту рекомендовать вам одно место из Саллюстия: Omnes homines qui sese stadent praestari, и т. д. и т. д. Я заставлю свою дочь Анастасию затвердить это место. Кто знает, может быть, вы и сойдетесь друг с другом…

Хорошие блюда, женщины?.. Но… мой юный друг, берегитесь! Это становится похожим на шутку, а мое звание «лицейской пешки» запрещает мне следовать за вами по этому опасному пути.

Ни музыки, ни табаку? Черт возьми!

Миллэ хорош, но вы так выговариваете имя Миллэ, как буржуа имя Рафаэля.

Советую вам взглянуть на работы кисти молодого современного художника по имени Бастьен-Лепаж. Отправляйтесь на улицу Сэз.

Сколько вам, в самом деле, лет?

Это вы серьезно утверждаете, что предпочитаете красивых женщин всем искусствам? Вы смеетесь надо мной!

Простите за бессвязность этого послания и не оставляйте меня долго без ответа.

А затем, великий пожиратель женщин, желаю вам развивать мышцы, о которых не принято писать, и верблюжью подушку, а я остаюсь со священным трепетом вашим преданным слугой

Жозеф Савантен.

* * *

83, rue Dulong

Мой дорогой Жозеф, не правда ли, мораль вашего письма такова: так как мы совершенно не знаем друг друга, то не станем стесняться по отношению друг к другу и будем между собой свободно беседовать, как два приятеля.

Пусть так! Я вам даже сейчас подам пример полной непринужденности. Мы дошли до той точки, когда с полным удобством можно перейти на «ты», не правда ли?

Итак, я говорю тебе «ты», и если ты недоволен, то уж пеняй сам на себя!..

Обратись к Виктору Гюго, который назовет тебя: «дорогой поэт!» Знаешь ли – для учителя, которому вверены юные невинные питомцы, ты говоришь вещи, обнаруживающие достаточную закоренелость чувств. Как, ты не отличаешься чувством стыдливости? Ни в твоих чтениях, ни в писаниях, ни в речах, ни в действиях, а? Сомневаюсь в этом.

Тогда, если хочешь, порекомендую тебе несколько славных местечек.

На улице Жубер, 4, есть редчайший экземпляр, очаровательное чудовище, которое я открыл прошлым летом в Клермон-Ферране.

Ты можешь пойти также на улицу Кольбер: там просто и хорошо. На улице Мулен: дорого и посредственно. Улица Тэбу: даже не заслуживает упоминания. Улица Фейдо: заурядная добропорядочность. Улица д’Амбуаз: …в рухнувшем доме. Не ищи чего-либо оригинального. Ничего особенного тут сейчас нет. Говорю тебе как знаток, ибо вчера я вернулся из Канна, где вечером, перед отъездом, обошел все эти уголки.

И ты полагаешь, что есть вещи, которые меня могут забавлять? И что я смеюсь над публикой? Мой бедный Жозеф, нет человека под небом, который бы скучал больше моего. Нет ничего такого, что в моих глазах стоило бы моего малейшего усилия или движения в его пользу. Я скучаю без перерыва, без отдыха и без надежды, ибо я ничего не желаю, ничего не жду. Что же касается того, чтобы проливать слезы о том, чего я не в силах изменить, то я предпочитаю ждать, пока я не пресыщусь. И потому, так как мы откровенны друг с другом, я предупреждаю тебя, что с меня довольно.

Зачем я стал бы продолжать писать тебе? Это меня не забавляет, это мне не может доставить ничего приятного в будущем.

Итак, у меня нет желания узнать тебя. Я уверен, что ты безобразен, и к тому же я нахожу, что я тебе уже достаточно послал автографов, вроде настоящего. Знаешь ли ты, что цена каждому такому автографу от 10 до 20 су, смотря по содержанию? Ты по меньшей мере имеешь у себя два автографа по 20 су. Жадный торгаш!

Кроме того, я почти уверен, что мне придется оставить Париж: я решительно скучаю здесь еще больше, чем всегда. Для перемены я думаю отправиться в Étretat, где надеюсь воспользоваться моментом одиночества.

Я в высшей степени люблю быть наедине с самим собой. Так, по крайней мере, скучаешь без необходимости говорить.

Ты спрашиваешь, сколько мне в действительности лет. Так как родился 5 августа 1850 года, то мне теперь еще нет полных 34 лет. Доволен ли ты? Не попросишь ли ты у меня теперь моей фотографии? Предупреждаю тебя, что я тебе никакой фотографии не пошлю.

Да, я люблю красивых женщин, но бывают дни, когда я питаю к ним глубокое отвращение.

Прощай, мой старый Жозеф, – наше знакомство, может быть, было слишком неполно, слишком коротко. Что же делать? Может быть, лучше и не заглядывать в душу ближнего.

Дай мне твою руку, чтобы я мог ее сердечно пожать и послать тебе последний привет.

Гюи де Мопассан.

Р.8. Ты теперь можешь давать серьезные указания людям, которые у тебя станут спрашивать обо мне. Благодаря тайне я выдал себя.

Прощай, Жозеф!

* * *