Дневник А.С. Суворина

Шильдер сегодня не обедал. Читал его «histoire anecdotique et Paul I». Хорошая вещь, но самое убийство Павла I все-таки не рассказано.

17 марта.

Сегодняшнее «Маленькое письмо» об эксплоатации Днепра и английской кампании имело результатом изъятие из госуд. совета этого дела. Победа быстрая, и я очень доволен. Несколько сочувственных писем. Письмо от Витте, чтоб я приехал поговорить с ним в 9–10 часов об иностранных капиталах. Он мне сказал, что совершенно разделяет мое мнение, но не потому, что это английский капитал, а по другим причинам. Эксплоатацию реки нельзя отдавать ни русской, ни иностранной кампании. — «Ко мне приставали с этим делом военные инженеры». Я, наконец, внес это дело в государственный совет, но решился говорить против него. Сегодня я сказал государю, что так как началась газетная полемика по этому делу, то я бы желал не давать ему ходу, тем более, что сам я ему не сочувствую. Государь сказал, что он разрешает мне взять его. Я говорил Ковалевскому, чтоб он уведомил вас об этом». Действительно, Ковалевский прислал заметку, что дело не поступает в государственный совет, вследствие якобы новых поступлений предложений на этот счет. Потом говорил о телефонах, довольно сбивчиво. Дело передано частной кампании. Очевидно, предрешено. При мне с ним говорил по телефону Сипягин. Спрашивал, каков был с Витте государь. — «Очень любезен». Относительно телефонов согласился Витте с Онегиным, а о противниках их выразился, что они недостаточно вошли в общие государственные соображения. Говорил, что он стоит за дорогу на Чарджуй, которая короче чем на Ташкент. Сипягин, по его словам, казал князю Шаховскому, начальнику по делам печати, чтоб он больше говорил с редакторами, чем сажал, что по его мнению, — совершенно верному — многое зависит от переговоров.

* * *

Клейгельс жаловался на нас. Булгакова призывали. Мы якобы систематически нападаем на полицию. Очевидно, его неудовольствие передано частным приставам, которые не пропускают два дня объявлений, говоря, что их слишком много, а им некогда.

* * *

Гр. Муравьев третьего дня говорил Витте, что следовало бы все газеты взять в казну, что это было бы выгодно.

— «Да мало ли что выгодно», — отвечал Витте.

* * *

Гр. Муравьев такой мелочной человек, что ссорится со своим сыном, если заметит на нем какие-нибудь штаны новый моды. — «Зачем ты меня не предупредил?» — Стоит принцу Уэльскому надеть новый жилет, — на Муравьеве такой-же жилет через пять дней. Витте заметил на нем какой-то диковинный жилет и спросил. — Оказывается, точно в таком жилете был Уэльский? — «Не глупый человек, а мелочен ужасно», — сказал Витте.

18 марта.

Мне показалось, что Плющик говорил мне возбужденным тоном, хотя я обратился к нему с простым вопросом — «Зачем вы при всех объявили уволенным актерам?» — «Вы бы у меня спросили, а потом говорили». Я взбесился и ударил о ручку стула палкой и отщепил от нее несколько планок. Мне было досадно на себя. Эта дурацкая вспыльчивость делает меня рабом тех, которые умеют быть спокойными.

19 марта.

Какой-то министр на прошении, где было слово АЗБЕСТ, написал: «аз — бестия».

21 марта.

Вчера написал Орленеву, чтоб он не пил. Сегодня он сидел у меня часа 3. Необыкновенно впечатлительная и даровитая натура. Самое большое теперь дарование из всех, кого я знаю.

* * *

Клейгельс, раздосадованный тем, что главное управление по делам печати оставило его жалобу без последствий, приказал частному приставу Литейной части, который цензурует объявления, не пропускать объявлений. Он и начал это. Коломнин был у него. Он не пропустил, напр., о продаже яблок, говоря, что тут может быть под яблоками разумеется что другое; не пропустил о скорых поездах на Парижскую выставку от одной компании, которая утверждена министром финансов. Добиваться своего права через Сенат — значит ждать 6–8 месяцев. В 38 лет я ничего подобного не встречал еще. Чем дальше, тем хуже, вероятно.

* * *

Выл отец Иван Кронштадтский. Ему 71-й год, а на вид лет 50. Но, видно, устает и раздражается. Загадочная личность.

25 марта.

Орленев пьянствует все более и более и в пьяном виде позволяет себе говорить невероятные вещи. Плющику-Плющевскому он сказал: — «Подойди ко мне, подойди, я тебя бить не буду». Плющик: обиделся и на другой день говорит ему — «Ай, ай, я боюсь вас». Орленев не пьяный рассказывая мне об этом, выражая пренебрежение в Плющику, который в «Преступлении и наказании» вполне зависит от Орленева.

3 апреля.