Доезжаю до «Вудстока». Там все слушаю и ухожу на еще одну стрелку. Времени двенадцать. Прохожу каких-то людей, которые возятся у машины. «Бучч», — говорят они друг другу. Потом машина начинает ехать, и из окна кто-то кричит: «Я люблю тебя». Мне? Да нет, не мне. Хотя мне, ясный пень.
Останавливается еще тачка, и из нее выходит паренек, смотрит на меня во все глаза, потом встает рядом со мной ждать светофора. Загорелся зеленый. Я иду, а он вернулся обратно в машину и поехал дальше.
Думаю, что мне короче все-таки одну остановку на метро проехать, чем пешком. В вагоне полно готов — девчонок и парней в черном, с крестами и кровавыми всякими рисунками. Начинают петь у меня за спиной «Все равно я встану» и кричать «Бучч форева». Стою к ним спиной и не знаю, куда себя деть. Смеемся, я смеюсь спиной и выхожу.
Потом у меня стрелка в кафе. Потом мы прогуливаемся по улице. Один чувак спросил, когда выйдет альбом, двое поздоровались, еще пара сказала, что у меня отличные татуировки, и еще один предложил пива, потому что нравятся песни. Один попросил поставить автограф на паспорте.
Моя новая реальность. Наверное, мне это нравится. А тогда почему все вот эти люди не приходят на концерт?
24 августа 2004 года
Сегодня мной был прочитан один номер «Московского комсомольца». Это просто фильм ужасов какой-то. Папа утопил двух сыновей, а сам повесился, пятеро алкоголиков изнасиловали восьмилетнюю девочку, тетя выпала из параплана и разбилась, найдены могилы наших солдат в Голландии, Путин посещает могилу Кадырова. Самое невинное про то, как у наших отбирают золотые медали. Это же полный пипец.
И что после этого ведомые читательские мозги будут думать про жизнь?
5 сентября 2004 года
Уфа — интересный город.
Потому что он выглядит как совковый, но местами покрашен в безумные цвета. Дом, например, разноцветный, но совершенно даже типовой, девятиэтажный, скучный. Еще у них там абсолютно хаотичное автомобильное движение. Так, наверное, все обстоит в Индии. Мне рассказывали, что в Индии нет правил дорожного движения, а есть только автомобильные гудки по ситуации. Вот они так ездят в этой Индии, обгоняют друг друга, уступают дорогу — и все по гудку. Примерно так же дело обстоит и в Уфе. Парень, который нас возил, например, по встречной половину пути ехал.
Еще они там не пропускают друг друга.
Если в городе водители пропускают друг друга и пешеходов, то у них все в порядке с самооценкой и все в порядке с самооценкой у города. Вот, например, в моей любимой Одессе. Там машины всегда уступают пешеходам и пропускают друг друга из ряда в ряд, если надо. А в Уфе нет. Просто-таки возмутительно не пропускают. В Москве уже тридцать машин бы назад мы выехали, а тут все не дают и не дают.
Однажды, еще в программе «Время», мне довелось быть в Казани в командировке. То, что меня там сразу поразило, — это философия «начальник сказал, это правильно». Берешь интервью у чувака, а он спрашивает:
— А как мой начальник считает?
— Так-то.
— Ну, я с ним согласен.
По ходу, в Уфе похожая картина. И общий контекст такой: «все равно же ничего не изменишь».
Мэр Уфы принимает решение, что концерт на площади длится до шести. Организаторы это знают и надеются, что все можно дотянуть до семи. Ну, как-нибудь, авось. К шести часам еще ни одна из четырех московских групп на сцену не вышла. К нам бегут и говорят: срочно давайте. Нас объявляют. Мы выходим. Ничего не могу сказать в микрофон и не понимаю, какой микрофон вокальный. Хожу по сцене и размахиваю руками.
А на самом деле милиция просто выключила сеть, рубильник электричества. Все и каждый говорит мне в ответ, что ничего нельзя изменить. Я в полном обломе. За ограждением стоит тысячный народ, шумит и хочет, чтобы мы играли.
Я иду к милиции, которая стоит кучкой — от капитанов до полковников, и кричу, чтобы дали хотя бы закончить концерт, потому что нельзя так с людьми, и что им наплевать на людей, что нужно хотя бы слов сказать каких-то, а не просто — раз и все. Милицейский полковник начинает непонимать и пытается меня виноватить. «Да я больше вашего об этом знаю», — кричу я ему. А он кричит: «А если мы вас щас заберем за нарушение общественного порядка?» — «А интересно, чем это я общественный порядок нарушаю? — кричу я ему в ответ. — Ну, включите хоть попрощаться с народом, что же вы за роботы такие».
Мой директор в это время напряженно двигается вокруг нас с полковником, чтобы чего не вышло.
Рубильник включают, и на сцену выбегает ведущий мероприятия, который успевает только грубо обругать парня, показавшего ему фак, и сказать: «Маме своей это покажи». Ему тут же выключают микрофон, и мероприятие считается законченным.
Милиция и мэр правы. Праздник не своевременен. И тем не менее:
1) люди позволяют ставить себя перед фактом и сами считают, что ничего нельзя изменить, что так с ними обращаться — нормально. С таким чувством собственного достоинства у них и должны быть такие власти;
2) милицейские полковники могут включить рубильник и выключить рубильник. Без объяснений. Потому что мнение людей и их желания ничего не значат на самом деле;