Конечно, все немного пропавшие подружки обычно оказываются немного подвлюбившимися. У Ники роман, все прекрасно, но есть небольшой минус – он женат. Они вместе работают, и все на работе знают, что у них роман, но чувствам не прикажешь, поэтому вот…
– Молчи, – сказала мне Ника, – я сама все знаю, подождем. Обещал развестись в течение года.
– Ладно, подождем, что нам стоит год подождать, – согласилась я.
Что тут скажешь, я расстроилась. Ничего хорошего от таких историй ожидать нельзя, тем более там дети… Их лучше вообще не начинать, такие истории.
Выход в свет
Новое платье куплено, прическа в туалете офиса сделана. Все вроде хорошо, только прежней радости нет, все-таки придавливает необходимость немедленного прорыва в издательском бизнесе. И издатель! Надо, чтобы Ему
Слава Богу, все действительно оказалось не так страшно. Когда мы пришли и сняли пальто, то издатель напутствовал нас фразой: «Ну ладно, девушки, работайте», – и исчез в толпе.
– Смотри, Позднер, давай подойдем, Урагант только что зашел в зал, – ткнула меня в бок Эллочка.
Своим обширным бюстом она прокладывала себе дорогу в толпе журналистов и селебритис с неумолимостью ледокола. «Неизвестно кого» она незаметно отодвигала, не прекращая улыбаться. Глазами показывала мне на особо приметных персонажей: светских охотниц, затянутых, сделанных, зашлифованных самым стойким макияжем, с татуированными бровями, неподвижно зафиксированными ботоксом. Все блондинки, как одна, и все с бровями серого, в природе не встречающегося цвета и зорким взглядом, оценивающим периметр.
Эллочка продолжала двигаться и мигать на странных людей, пребывавших «в образе», но еще не до конца определившихся, в каком именно. Со знакомыми фотографами обнималась и перекидывалась парой слов. Опытные фотографы на мероприятии – важные люди. По тому, кого они фотографируют, все остальные ориентируются. Эллочка дружит с лучшими.
Когда контакт с Позднером был установлен, мы с Эллочкой начали озираться в поисках издателя. Надо было успеть их познакомить, пока гуру эфира не ушел в зал. Мы обе шарили глазами по фойе. Вправо, влево – издатель исчез! Не в смысле растворился в водовороте тусовки, а натурально исчез. Испарился. И нигде, нигде не маячили его… оранжевые штаны. Да, вы правильно поняли. Оранжевые.
Пытаясь сохранить остатки светского вида, скользя по мраморному полу шпильками с грациозностью молодой козы на льду, я пронеслась по залам и заглядывала в закоулки, одновременно тыча во все кнопки на двух телефонах. Абонент не абонент. Эллочка замешкалась на старте, так как не могла определиться: то ли удерживать Познера силой и не давать ему уйти в зал, то ли бежать за боссом. Сообразив, что кидаться под ноги телеведущему в толпе журналистов и прочих звезд будет… хм… неуместно, она бросила добычу и погналась за мной.
– Это уже какое-то служебное помещение, – с телефонной трубкой у уха я влетела по гладкому полу, как на коньках, в какой-то другой интерьер и чуть кубарем не свалилась с каблуков, так как к другому интерьеру прилагался другой пол. Щербатый и шершавый древний паркет. Роскошь и блеск кончились, тут царил советский шик в неизменном с поствоенных лет виде. Вдобавок сюда свалили всю лишнюю мебель и утварь, мешавшую приему, и помещение превратилось в помесь столовки, кладовки и коморки для швабр.
– Тут его не может быть, – я развернулась на сто восемьдесят градусов, как Земля вокруг оси, воткнув одну шпильку в пол, но тут мне привиделось нечто оранжевое в пыльном облачке, – ой, Эдуард, ты здесь? Почему?
– Я тут посижу, – криво улыбнулся издатель, не отводя взгляда от планшета.
– Эдуард Витальевич, пойдемте, я познакомлю вас с Познером, – пропела Эллочка, спринтерски преодолевшая дистанцию.
– Нет-нет, девушки, идите сами, – бормотал бизнесмен. Мы с Эллой ошарашенно смотрели на него.
Издатель сидел, закинув ногу на ногу, в какой-то нарочито расслабленной позе. Поза эта, видимо, должна была сообщать: «Я весь такой свободный и клевый парень, мечтал приехать сюда именно за тем, чтобы поковыряться тут в планшете». Фальшь была настолько очевидной, что нам с Эллочкой стало неловко за босса. Не за то, что он тут сидит. Каждый хоть раз в жизни плохо чувствовал себя в толпе. А за то, что врет на пустом месте. Глупо!