Дневник Баррикад

Стоит ли кровь молодых целеустремленных юношей, лишь недавно вступивших во взрослую жизнь и только выращивая зачатки судьбы, слёзы матерей и жён по погибшим мужьям и сыновьям, закопанные тела с похороненными мечтами политических амбиций лидеров, решавших свои разногласия разменом жизнью? Для меня ответ на этот вопрос был очевиден, но не для них, не для тех, кто начинал и начинает бойню, ставя на кон человека.

18 февраля.

Вчерашним днём, к сожалению, в дневнике не появилось ни одной новой строчки. Провзирал целый день в окно, думая о всяком часы напролет, доносились звуки бойни нескончаемым потоком, но я старался, что есть сил пропускать их мимо ушей и как-то абстрагироваться от всего происходящего.

Как хочется закрыть глаза, моргнуть несколько раз и, открыв их ясно увидеть обычный солнечный городской день насыщенный разными событиями, переплетениями судеб.

Пускай уж лучше головы людей будут забиты насущными семейными и бытовыми проблемами, скандалами и криками, убеганием из дома и возвращением со слезами обратно, нежели они будут забиты свинцом и залиты кровью. Роль наблюдателя не давала возможности понять, какая из сторон контролируют шахматную партию на последнем этапе войны, оставалось только глазеть да высматривать. Окружающие люди уже порядком привыкли и свыклись с новой повседневностью, мало, кто вздрагивает при начавшихся перестрелках, никто не суетиться, только дети продолжают пугаться и задавать много вопросов, а родители старательно увиливают от ответов.

Атмосфера из мрачной и тягучей мелкими рывками казалась обыденной и привычной, но лишь покуда пули не свистели, пока главенствовала непродолжительная тишина.

19 февраля.

В десять часов утра боевые действия достигли высшей точки, апогея за все дни продолжающихся битв. Группы солдат по несколько человек одни за другими бегали в сторону баррикад и возвращались далеко не полным составом. Таскали на подмогу ящики с боеприпасами, другие передавали какие-то сведения – так продолжалось с раннего утра и до самого вечера.

В банке практически не осталось мужчин, кто-то из них ушёл добровольно, других вытащили силой, тех, кто сопротивлялся, избивали и называли предателями, говорили, что запомнили их лицо и к ним ещё вернутся, когда всё закончится.

А ведь неизвестно в чью сторону всё завершится – чьи баррикады будут освещаться солнечными лучами завершившейся войны? Ко мне тоже подходили несколько раз, но увидев костыль, оставляли в покое и спокойно уходили прочь.

20 февраля.

Воздух смердел порохом и не казался таким чистым и прозрачным как в предыдущие дни гражданской войны, повсюду кружил пепел вперемешку с пылью, танцуя медленный вальс, только туман по утрам смягчал страшный вид и позволял ненадолго забыть обо всём происходящем. Мне становилось тяжелее поверить, что недавно артерии улиц и двориков кипели жизнью, а сейчас бурления замерзают под натиском смерти.

Где-то часа в два дня, к нам занесли одного человека истекающего кровью, попросили оказать помощь, лекарей рядом не было, донести до медицинского пункта им просто не хватало времени. Два солдата передали тело женщинам, они раньше работали в аптеке в здании через дорогу, раненому повезло, что они прячутся именно здесь. Когда с него сняли балаклаву, перед нами открылось лицо мальчишки лет шестнадцати не больше. Вероятно, он был контужен и смотрел в одну точку на потолке, иногда издавал непонятные звуки лишь косвенно похожие наподобие слов. Ему порядочно раздербанело руку, фармацевты делали все, чтобы в их силах, всё-таки они не медсёстры, что уж там говорить о врачебных навыках.

После операции мальчишка попросил сигарету, а после заснул.

24 февраля.

Впервые за всё время ведения моего дневника, я пишу, запечатлев настоящий момент, а, не фиксирую последние наблюдения за прошедшие сутки.

Бои идут так близко к домам, кажется, что минута другая и пули будут летать прямо возле наших глаз. Страх снова подступал комом в горле, как в первый день противостояния, но сейчас заиграл новыми красками, и краски эти были тёмного цвета.

Я не знаю, что будет дальше и будет что-либо вообще, но вера в лучшее не покидает моё сердце, осознание подкрепленной несгибаемой верой согревает в холодные ночи. Смотря на остальных людей вынужденных прятаться от военных действий – я вижу опустошение в глубине и неуверенность в завтрашнем дне, наличие сих чувствах совершенно понятно. Пальцы постоянно трясутся как правая нога в коленке от нервного тика, не давая чётко сосредоточиться на письме и ясно сформулировать мысли и переживания. Это очень тяжело, но я стараюсь преодолеть волнение и поднять тяжкую ношу над собой, только не понятно, зачем и кому я всё это пишу, подобный вопрос тяготить разум ежедневно.

Запечатлеть события – это всё что я могу сделать сейчас, только оставить после себя историю, но надеюсь, я смогу сам рассказать её в будущем, а если этого не произойдёт, то моя память будет жить чернилами на письме.

***