Читаем Дневник библиотекаря Хильдегарт полностью

Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Не. В Сан-Франциско было другое. Только не в Сан-Франциско, а в Вашингтоне. Там я просто сквозь стеклянные двери прошла, навылет. В гостинице. На самолёт опаздывала, как всегда. Бегу, от сумок вся перекосилась на все стороны, язык на плече, глаза навыкате… А я привыкла, что там двери автоматически открываются, ну и пру напролом, не глядя. И с налёту – насквозь, через стекло. И, знаешь, так удачно прошла… только лоб слегка поцарапала, и всё. Я даже сперва не очень поняла, что натворила. А потом смотрю – за мной сотрудники из гостиницы бегут и орут что-то. Ну, я, натурально, - от них. Потому что, во-первых, я на самолёт же опаздывала, а во-вторых, я подумала, что они с меня деньги за стекло содрать хотят. А у меня в кармане – шесть долларов и девять центов. Потому что перед этим я в магазине была. И ещё меня негр ограбил в подворотне. Стольник забрал, а шесть долларов оставил… Конечно, я припустилась от этих ребят со всех ног. Но они меня догнали. Оказалось, они мне первую помощь оказать хотели. Не бывает же такого – чтобы человек через стекло прошёл и цел остался… Я вот думаю – как так получилось? Ангелы мне помогли тогда или черти? Я всё-таки, знаешь, склоняюсь к тому, что черти. У них там тоже, наверное, есть начальство, постарше и посолиднее, которое держит под контролем молодёжь и не разрешает ей зарываться. Чтобы раньше времени человека не угробить. А то молодым – им лишь бы развлекаться. Разве они думают о последствиях?

****

— Ну, что. Почитала я твои «Ирландские саги». Всё то же самое. Кухулин этот… тоже жук такой, я тебе скажу. Бабы из-за него готовы друг дружку в клочья порвать, одна пришла со слугами, другая – с волшебной силой, а он сидит себе на колеснице, развалился, довольный такой… Не ссорьтесь, говорит, девочки, я же вас обеих люблю! Господи! А сам-то кто есть! Маленький, плюгавый, чёрный. Чуть что не по нему – истерика, глаза на лбу, волосы дыбом… У меня, между прочим, всю жизнь только такие мужики и были.

****

— У нас, помню, в классе такой мальчик был… Серёжа Вишневский. Славный такой пацан. В четвёртом классе мне стихи написал. Он, вообще-то, сам Байрона любил, вот под него и старался…

— В четвёртом классе? Байрона?

— Ну, да. А когда ж его ещё читать? Только в четвёртом классе. Ну, вот. Написал, значит, мне стих. Я весь его уж, конечно, не помню, а начало и конец запомнила.

Моя рабыня молодая,

Знай, - наяву или во сне,

Ты будешь, пышно расцветая,

Всё время помнить обо мне.

Пусть эти мысли неустанно

До той поры в тебе живут,

Пока Творец (иль, может, дьявол)

Тебя случайно не возьмут.

Понимаешь – десять лет человеку было, а уже понимал, в чём смысл любви. Это чтобы женщина думала о нём, сокровище таком, с утра до вечера, а он, зараза такая, этим бы упивался, как султан… Очень я на него тогда разозлилась. Не за это, правда – этого я тогда ещё не понимала. И не за «рабыню» даже. А за «пышно расцветая». Я думала, что так он мне намекает, что я толстая. И, мол, буду ещё толстеть и дальше. Вот за это я уже разозлилась конкретно.

— И что сделала?

— Да ничего особенного. Портфелем избила и отпустила. По-моему, он был даже польщён…