И он налил в кубок вина из кувшина и взял кусок солонины себе на тарелку. Братья сперва с трепетом глядели на то, как он ест, не решаясь поверить своим глазам, но аббат велел им садиться и есть вместе с ним, и они повиновались – правда, без особой охоты, поскольку подозревали, что ничем хорошим это дело не кончится. Однако, постепенно хмель ударил им в головы, и они стали хохотать, и веселиться, и есть, и пить в своё удовольствие. И аббат Бернард был весел и возбуждён, как никогда; глаза его разгорелись, точно звёзды, и он говорил с братьями о Боге и вечной жизни так вдохновенно, что они слушали со стеснённым от восхищения сердцем, а иные, не стыдясь, плакали.
Никто из монахов не встал к заутрене, и никто не разбудил и не позвал их на молитву. Кое-как они пробудились лишь к обедне и, охая, почёсываясь и протирая глаза, выползи из келий на сумрачный февральский свет. Возле ступеней храма, в подтаявшем снегу, стоял на коленях аббат Бернард, а перед ним, встряхиваясь и наклоняя голову то влево, то вправо, прыгал чёрный грач, бог весть почему не улетевший зимовать в тёплые края.
— Не смотри на меня, брат, - говорил ему аббат Бернард. – Я ничтожный грешник и клятвопреступник. Мой Господин ждал меня сегодня к себе с полуночи до рассвета, а я так и не пришёл к нему, занятый греховной пирушкой. Подумать только, – кто я такой, чтобы заставлять Его ждать, – а потом ещё и вовсе не являться на встречу с Ним? Ну, ты, брат, положим, тоже хорош – я сам видел, как ты доедал во дворе то, что осталось от нашей нечестивой трапезы. Но ты-то хотя бы не давал обета воздержания.
Сказав так, он лёг в снег лицом вниз и лежал так, не шевелясь. Братья поняли, что к чему, и с великой неохотой и содроганием тоже опустились на мёрзлую землю и легли на неё, покаянно уткнувшись лбами в ледяную корку. Грач прошёлся вдоль их рядов с суровым и отрешённым видом, затем вспрыгнул на спину брату Конраду и, подумав, долбанул его клювом в затылок.
— Прости меня, брат, - сказал брат Конрад, - ибо я разбойник и клятвопреступник. Я один во всём виноват – это я соблазнил моих братьев, и они ели. И тебя, получается, я тоже соблазнил, и ты тоже ел.
Грач хмыкнул и перепрыгнул с него на чью-то другую согбенную спину, потом на третью, на четвёртую, и каждый из монахов каялся ему в своём грехе. Обойдя таким образом всех распростёртых на земле братьев, грач зашёл в приоткрытую дверь храма, взлетел на подоконник над алтарём и уселся там, нахохлившись и встопорщив перья. Тусклое солнце освещало пустые хоры, тишина висела под куполом, только ветер гудел где-то наверху, на колокольне, да звенели капли, падающие с крыши.
2005/11/05 Мой друг Антон
Мой друг Антон – человек сложный и непредсказуемый. Кое-кто считает его изрядным снобом и выскочкой. Где-то это так, конечно, но всё же – это не совсем справедливая характеристика. Просто к своим неполным восьми годам он ещё не научился быть куртуазным и не вседа считает нужным скрывать свои истинные мысли и ощущения.
В три года.
— Давай играть! Ты будешь милиционер. Только не такой злой, как в природе.
При этом сам зачастую ведёт себя как заправский милиционер. Мы едем с ним в лифте; лифт останавливается, входит соседка.
— Ой, какой мальчик хорошенький! Как тебя зовут, детка?
— Ермаков Антон Дмитриевич, - сухо отвечает он, – а ваша как фамилия?
Тётка вымученно улыбается:
— А меня зовут тётя Лиза...
— Нет, вы скажите, как ваша фамилия! И какой номер квартиры!
Двери лифта разъезжаются, и соседка пулей вылетает наружу.
В четыре года.
— Мам, включи мне плохие новсти. Я люблю смотреть на правительство. Только сама не смотри, а то опять будешь плакать и матом ругаться.
Мальчику, замахнувшемуся на него палкой:
— Что ты делаешь, безумец?!
В пять лет.
— Мы сегодня в садике в вышибалу играли. А я не играл. Мне велели на скамеечке сидеть. Потому что я всю команду назад тянул, и ещё куда-то подводил.Только я не понял, куда.
— Тебе обидно было?
— Да нет, мне ж было некогда обижаться. Я сидел и думал.
— О чём же.
— О членистоногих. Об их классифици... кации...
В шесть лет.
— А у нас сегодня утреник был в детском саду. Мы представление разыгрывали. Только мне большую роль не дали. Сказали, что я не все буквы хорошо выговариваю.
— Ну, и ты расстроился?
— Не очень. Пьеса-то, знаешь, слабая.
— А хоть какую-то роль тебе дали?
— Воспитательница дала щит и сказали, что я буду русский витязь. Ну, я не стал ей объяснять, что такие щиты были только у наёмников...
Он знает, что женщинам объяснять такие вещи, как правило, не только бесполезно, но и небезопасно. Хотя удержаться может не всегда.
— Тоша, опять ты поспорил с воспитательницей? Что у вас произошло?
— Я не спорил. Я просто сказал, что существование Бога научно не доказано. А она стала говорить: вот, Антон считает, что Бога нет. А разве я так сказал? Я сказал: существование Бога научно не доказано. Но это совсем не значит, что его нет. Как раз наоборот.