Дневник – большое подспорье…

19/IV 65. Неприятное известие еще только тревога, еще только отдаленный тревожный звук, но попадающий в такое больное место, что сразу перехватывает дыхание. Позвонил мне С. А. Бондарин и, между прочим, сообщил, что из какого-то журнала ему вернули заметку об Ахматовой, сказав, что вчера это было можно, а сегодня нельзя…

Что же случилось? Чем недовольно начальство?

Может быть тем, что за границей на всех языках напечатан «Реквием»? Но это давно известно…

20/IV 65. Неприятности продолжаются.

Мне пришлось отказаться от Фининой помощи[218]. Она почти каждый вечер приходила сверять цитаты в моей книжке «Былое и Думы». Мое библиографическое хозяйство в отчаянно запутанном виде. Всякая сверка и проверка для моего глаза – беда. И вот Фина взяла ее на себя. Приходила, часами проверяла выписки. Я с трудом прогоняла ее в 11 ч. вечера. Ей чем-то полюбилась эта работа – при совершенном невежестве она ведь тонкое, живое, умное, сердечное существо. И мне ее помощь была бы нужна и мила.

Полгода назад я нашла для нее англичанку, к которой Фина ходила два раза в неделю Ученье шло успешно, обе стороны были довольны. Но недавно Оскар Адольфович сказал мне, что по его наблюдениям, Фина бросила заниматься.

– Финочка, – спросила я – как у тебя с английским?

– Все в порядке – ответила Фина.

Не поверив, я через знакомых попросила ее учительницу позвонить мне. Оказалось – Фина уже 3 месяца к ней не ходит…

Сегодня мне позвонила Фина: «можно вечером придти работать?»

– Нет – сказала я. И вообще запретила ей приходить помогать мне. Выходит, что я одной рукой толкаю ее учиться, а другой – отнимаю время. Она стала уверять меня, что она не из-за меня не занимается, но я была непреклонна: если человек лжив, то с ним каши не сваришь…

И вот я осталась без помощи. (Помощь урывками – Люша, О. А. – мне тяжела и недостаточна). И вот я осталась без Фины, которая так хотела мне добра. И вот я отняла у нее хлеб, свет, в которых она нуждается.

22/IV 65. Очень осведомленный, всюду трущийся молодой человек сказал, что, по-видимому, начальство собирается исподволь начать реабилитацию Сталина.

Мне кажется, этого не выдержит мое сердце.

23/IV 65. Завтра моя тяжба с издательством «Советский Писатель». Состоится ли? Или снова отложат?[219]

* * *

На днях из Библиотеки Поэта внезапно получила предложение составить том: «Советская поэзия для детей». Сначала обрадовалась – работа, деньги! Потом задумалась о подводных камнях:

1) я – о Чуковском.

2) советская поэзия, а не русская… Значит переводы. Но мастерски переведены весьма немногие. Что же делать с десятками «Огнецвет», не стоящими и полушки?

3) как быть с Яковлевым, Баруздиным и прочими проходимцами, оседлавшими нужные темы.

4) Кому поручить аппарат? Самой мне всякая библиография непосильна. Володя Глоцер[220] отказался – очень мало платят.

5) Хотелось бы, конечно, заняться отбором поверх Детгиза. Соблазнительно – я бы выбрала как следует Маршака, Хармса… дала и Владимирова[221] и Введенского. Но ведь книга пойдет по рукам; уж Баруздин и Яковлев сумеют вписать себя (через Михалкова, через ЦК) – я откажусь – и будет еще одна неудача на моем счету…

Поговорю с Шурой, которая вышла из больницы.

Все мы инвалиды: я, Ваня, Шура. Туси нет, С. Я. нет. И смены нет.

* * *

Читаю Дневники. Сколько неудач, сколько тщетно истраченных сил:

Княжна Мери для Райзмана и Арнштама.

Шмидт для Арнштама.

«Анна на шее» для Райзмана.

«Былое и Думы» (для Детгиза).

большой Герцен.

«Хаджи-Мурат» (для Детгиза).

24/IV 65. В городе разговоры о беседе Твардовского с Демичевым[222]. Твардовский пошел к нему советоваться об ответе на гнусную и глупую статью Вучетича[223]. Тот ему что-то ответил на этот счет успокаивающее, а потом:

– Зачем же вы, т. Твардовский пишете в Чехословакию, что недовольны 2-м Съездом писателей РСФСР?

– Да ведь я писал друзьям, в интимных дружеских письмах!

– Что же вы – ребенок или член ЦК? Не понимаете, что письма читаются?

Ну да, как член ЦК, должен знать на зубок, что конституция, обеспечивающая тайну переписки – фиговый лист.

* * *

Фина приходит помогать. Она вернулась к англичанке. Оскар Адольфович в Гаграх, пишет роман. Раиса Давыдовна [Орлова] довольно бестолково записала мой суд – но все же дала основу, и мы вместе сделали толково: главным образом для Фриды и К. И. Фридочка называет Раису Давыдовну – мой эпигон.

Неизвестно будут ли они апеллировать.

Перечитываю урывками свои Дневники. Страшная беззащитная моя жизнь.

9/V 65. Ленинград. Вчера в своей речи Брежнев упомянул о Сталине, как о главе нашей обороны с первого дня войны.

Он и правда был главой. И весьма повысил нашу обороноспособность.

убил талантливых маршалов

убил миллионы невинных вместо шпионов, и потому шпионам было приволье.

оставил границу открытой, несмотря на предупреждение

позорно провел финскую кампанию.

Это всё до… А во время войны, думаю, тоже был на том же уровне. Война могла быть выиграна только вопреки ему.