Дневник брата милосердия

Также в душе была тихая такая радость и свет и хотелось помочь любому, кто был в поле зрения. В палате, кроме Веры Пампушкиной находилось ещё двое насельниц – одна спала, а вторая то садилась на кровати, то снова ложилась. И эти интерес, внимание, готовность и желание придти на помощь, устроить другого человека, послужить ему также необъяснимым образом распространились на эту вторую насельницу.

Я помог Верочке сесть, потом подошел и поговорил с ней, потом в третий раз она меня уже сама поманила рукой, чтобы я помог ей забраться на кровать. В её глазах (Господи, как давно я не заглядывал людям в глаза!) я видел явное недоумение – почему ей оказываются такие знаки внимания? наконец она не выдержала и спросила меня – почему я выбрал такую странную работу? На что я ответил, что работаю в другом месте, риэлтором, а сюда пришел в гости, навестить – и в том числе её тоже. Я видел, как понемногу она оттаивала. Один раз я так близко приблизил своё лицо к её, что мог разглядеть все рябинки, морщинки и родимые пятнышки на её лице. И это не отталкивало.

Кстати, когда я присел к Вере Пампушкиной в первый раз – шибануло в нос чем-то больничным. Потом я и не заметил, как это чувство прошло, не превратившись в привычную брезгливость.

Верочка тем временем продолжала свои песенки. Она повторяла один и тот же куплет несколько раз, потом перескакивала на другой. Снабжала свои песни комментариями, отступлениями, пояснениями и даже, – когда пела считалку с немецкими числительными, – переводом.

Не знаю почему, но я чувствовал небольшой привкус горечи от этой веселости. Вспоминал, как я сам, съедаемый унынием изнутри, всегда считался душой компании, весельчаком… Казалось, что эта её веселость не настоящая, очень хотелось пройти куда-то дальше за неё, увидеть саму душу, самого человека, а не запись, пусть и в памяти.

Вспомнились даже цыганки – однажды, когда у моей Любы сняли с пальца обручальное кольцо, я некоторое время настойчиво ходил к цыганкам в Смоленске, чтобы постичь принцип их воздействия на человека. Ходил, пока они не начали от меня убегать. Так те цыганки тоже воспроизводят, словно запись, довольно длинный туманно-мистический текст, но когда доходят до конца, а результат ещё не достигнут, запускают его с начала, словно пластинку…

Верочка на меня реагировала слабо. Оно и понятно – кто я такой? Заметил, что она совершенно не жадная, неприхотливая, довольно религиозная. Выяснил, что она не любит сладкого, а лакомится солёными огурцами и помидорами.

Пришел отец Валерий, зашёл в палату. Он преподал мне очередной урок, усевшись нимало не смущаясь, прямо на крышку предложенного Верочкой горшка и сказал, что я – её родственник, который нашелся, ибо мы верующие, а верующие все во Христе родные.

Зашла старшая сестра Людмила и я начал чувствовать, что эта публичность как-то нарушает сложившуюся атмосферу, не знаю почему. Потом появилась Лю (так коротко и ласково я иногда называю свою жену) и сказала, что уже пора. Не без сожаления, расцеловав Верочку в щёки, я отправился домой.

Какие-то капли этой радости мне удалось прихватить с собой. Необычно было и то, что я ни разу не вспомнил о времени, не посмотрел на часы, пока был в палате у Веры, обычно это вызывает у меня соврешенно определенное беспокойство. Удивительно было также и то, что я сразу же засел писать братский дневник, даже не терпелось всё точно описать и я жалел, что не делал пометки во время встречи, т.к. что-то при этом ускользнуло из памяти.

И ещё осталось ощущение состоявшегося чуда. Такое похожее чувство я испытывал ранее всего несколько раз, служа в алтаре храма Неупиваемой Чаши на заводе АТИ и при этом близко общаясь с о.Иоанном Мироновым. Похоже оно было по насыщенности, включенности в ситуацию, ощущению глубинной значимости всего происходящего, радости и спокойной благожелательности, сохраняющимся некоторое время в душе.

Рождение брата милосердия

15 декабря 2017 года, дом семьи Сорокиных

Дневник писал ночью. Оставил распечатанный лист на столе в кухне, чтоб Лю утром прочла тоже. Утром просыпаюсь… ещё только светает… лежу на кровати, а в груди – вход на небо.

Трудно объяснить как это, но вспомнилась сразу лестница Иакова. И ещё о.Валерий – я спрашивал его однажды, мол, где находится внимание, когда идёт Иисусова молитва? о.Валерий показал ладонями обеих рук куда-то неопределенно на верхнюю часть груди и сказал: «Где-то здесь». Вот «где-то здесь» и клубилось теперь открытое небо и даже шла понемногу Иисусова молитва, но она была не просьбой, не покаянием, а как бы способом удерживать это окно открытым.