Страшусь обмена подарками с друзьями, потому что в отличие от родных, никогда не знаешь заранее, кто собирается дарить подарки, а кто нет. А ещё не знаешь, что это должны быть за подарки – просто маленькие знаки симпатии или настоящие подарки, поэтому все превращается в противный обмен запакованными коробочками. Два года назад я купила Магде миленькие сережки в «Динни Холл», чем вогнала её в печаль и смущение, поскольку она мне ничего не приготовила. Поэтому в следующий раз я уже ничего не купила, а Магда подарила мне дорогой пузырек «Коко Шанель». В последний раз я преподнесла ей большую бутылку шафранового масла с шампанским и несчастную проволочную мыльницу, а она понесла совершеннейшую ерунду о том, что ещё не приступала к покупке подарков для друзей. Но это было очевидной ложью. В прошлом году Шерон подарила мне пену для ванн в форме Санта Клауса, поэтому вчера вечером я принесла ей дешевую маску из морских водорослей и гель для душа с полиповым маслом, на что она преподнесла мне сумку. Оставшуюся бутылочку оливкового масла я завернула на всякий случай, если вдруг кому-то не хватит подарка, а она выпала у меня из пальто и разбилась прямо у Магды на ковре из «Конран Шоп».
Уф. Неужели нельзя, чтобы Рождество просто было, без всяких подарков. Это все так глупо – все с ног сбиваются, скрепя сердце тратят деньги на бессмысленные, никому не нужные вещи, которые из милых знаков внимания превращаются в ненавистное решение проблемы. (Хм-м-м. Хотя должна признать, черт возьми, было очень приятно получить новую сумку.) Какой в этом смысл – целая нация в течение шести недель носится как угорелая, в плохом настроении, готовясь к абсолютно бесполезному экзамену по угадыванию чужих вкусов, который затем целая нация благополучно проваливает, и все остаются с дурацкими ненужными товарами на руках. Если бы подарки и открытки были полностью отменены, тогда Рождество само по себе, как веселый домашний праздник, отвлекающий от длинного зимнего уныния, было бы чудесно. А если правительство, религиозные учреждения, родители, традиции и т.д. настаивают на Рождественском подарочном налоге и все портят, то почему бы не сделать по-другому: пусть каждый пойдет и потратит на себя 500 фунтов, потом распределит купленные вещи между родственниками и друзьями, а они потом все это красиво завернут и подарят ему. И не будет этой мучительной нервотрепки.
9:45. Только что звонила мама.
– Дорогая, я звоню, просто чтобы предупредить: я решила не готовить подарков в этом году. Вы с Джеми уже знаете, что нет никакого Санта Клауса, а мы все так заняты. Мы будем просто наслаждаться компанией друг друга.
Но мы всегда находили в ногах под одеялом мешочки от Санта Клауса. Мир вдруг стал казаться серым и тусклым. Я уже больше не ощущаю приближения Рождества.
О, боже, надо идти на работу. Но за ланчем ничего не буду пить, просто буду официально дружелюбна с Маттом, останусь до 15:30, а потом уйду и напишу рождественские открытки.
14:00. Все о'кей – на рождествеланчах на работе пьют все. Это весело. Надо спать – какплох снимаица одежжа.
20 декабря, среда
5:30. О, боже. О, боже. Где я?
21 декабря, четверг
129 фунтов (на самом деле, это забавно – почему бы не похудеть прямо на Рождество? Я уже сейчас сыта по горло – каждый раз после рождественского обеда я имею все основания отказываться от еды, поскольку дальше уже некуда. В действительности это, наверное, единственный день в году, когда вполне нормально вообще не есть).
Вот уже десять дней я живу в состоянии перманентного похмелья и переедания без правильного питания и горячей пищи.
Рождество похоже на войну. Необходимость выйти на Оксфорд-стрит висит надо мной дамокловым мечом, как выход на передовую. А вдруг Красный Крест или немцы придут и найдут меня? Ах-х-х. Уже 10:00. Я не купила рождественские открытки. Должна идти на работу. В общем так: никогда, никогда больше в жизни не буду пить. Ах-х-х – полевой телефон.
Уф. Это была мама, но с тем же успехом это мог быть Геббельс, пытающийся сослать меня в захваченную Польшу.
– Дорогая. Я просто позвонила, чтобы уточнить, во сколько ты приедешь в пятницу.
Мама с блестящей бравадой планирует устроить смачное семейное торжество. Они с папой будут делать вид, что всего прошедшего года никогда не было, и все это «ради детей» (т.е. меня и Джеми, которому тридцать семь).
– Мам, мне казалось, мы уже это обсуждали. Я не приеду домой в пятницу. Я приеду в канун Рождества. Помнишь все наши с тобой разговоры по этому поводу? Первый был… ещё тогда, в августе…
– О, не говори глупостей, дорогая. Ты же не будешь сидеть одна у себя в квартире все выходные, когда на дворе Рождество. Что ты будешь есть?