Дневник человека

В следующий заход трупы водителя и милиционера оттащил подальше от подъезда. С Сидорова снял ремень с наручниками и дубинкой. Положил было глаз на берцы, но побрезговал. Возвращаясь из второй ходки в газель, увидел притулившуюся у соседкиной двери свою сумку. Проверил – пусто. В смысле не оказалось в ней пистолета и запасного магазина. Только документы и деньги. И записка на бумажке с рекламой йогуртов: «Буду стрелять». Опаньки. Что-то из разряда «Иду на вы!». Коротко и ясно. И понимай, как хочешь: то ли по мне, если сунусь с гнусными намерениями, то ли по воробьям от скуки и природной женской кровожадности. Денег вроде тоже поубавилось – компенсация за моральный ущерб, не иначе. Да и хер с ними. Вот пекаль и помпу жаль. Без помпы с этими бутылями одна морока. Но ведь никто мне не говорил, что будет легко, да?

Хитра, хитра. Обмародерить мародера, это вам как? Да и формы у нее ничего. Где только мои глаза раньше были? Ну а что с ребенком, это даже хорошо. Это только ей в плюс. Вот перетаскаю воду, высплюсь, как следует и надо будет подкатить. А то, как с подругой разорвали дипломатические отношения, так уже месяц Дуню Кулакову и сношаем.

Родился в голове ответ: отдайся по-хорошему. Потом еще один: Договоримся? Пустое. Мелко как-то для глубоких в перспективе чувств. Вместо ответа, заклеил ей глазок жвачкой. А сверху наклеил ее собственную записку: кто умеет читать, пусть ходят и боятся. И сама пусть сидит дома и боится, как примерная мать и приличная женщина. И не фиг за мной подглядывать. И на улицу не фиг выходить, там трупов уже по колено накопилось. При всем при том Писец еще и не ночевал, так поскребся чуток. Не дура же она открывать дверь, чтобы отколупнуть жвачку, если за углом терпеливо поджидает свою жертву серийный убийца невероятного количества милиционеров? Все остальные ходки подтвердили, что в соседней квартире проживает не дура. Но знакомиться поближе на радостях не пошел – невыносимо сильно устал. Так сильно, что, побросав трофейные стволы в угол, забаррикадировал входную дверь тумбочкой и семью бутылями, хлопнул стакан водки и, не снимая мокрых вонючих носков, упал на кровать. Кошку я так и не покормил, за что на следующий день и поплатился…

День третий. Март.

Я редко помню свои сны. Чтобы в таких подробностях вообще небывалый случай в моей практике. Специально для уцелевших «мозговедов» поясню – сны я всегда четко отличал от реальности. Есть нечто необъяснимое, что дает четко понять «зрителю» – это всего лишь сон – проснись, и он тут же истает без следа. В ту ночь на меня напало нереально реальное наваждение, ухватило меня за горло ледяными костлявыми руками, не позволяя очнуться, не отпуская назад в реальную жизнь. Пришлось прожить всем своим существом от первой минуты и до последней…

Город – в сером саване дыма. Плотнее него только смрад тысячи мертвых тел. Липкий, мерзкий, привычный. Прямо в уши ревел движок КамАЗа. Ревел так, что не слышно плачущих детей на руках женщин. Взгляд выхватил несколько серых детских лиц, и черные дорожки слез, уходящие под повязки-намордники. Люди. Много людей – стоя и сидя на узлах с вещами заполняли кузов.

В воздухе витал страх. Без вкуса и без запаха, он воспринимался какими-то другими рецепторами. Проникал внутрь головы, стекал в низ живота по артериям, вместе с кислородом всасывался в каждую клетку. Угарный газ, продукты гниения и распада и страх – жуткий яд, не менее страшный, чем какие-нибудь зарин или фосген. Изрядно болтало – после бронетехники Проспект Мира сделался хуже проселочной дороги. Прямо над ухом прогремели один за другим два одиночных выстрела, но я даже не вздрогнул, лишь крепче сжал исцарапанное цевье «вертикалки» перчаткой с обрезанными пальцами. Выстрелы уже давно составляют постоянный фон нашей жизни – музыка большого города. Большого и мертвого. Я допил содержимое фляжки, аккуратно завинтил крышку и положил славно послужившую мне посудину на рюкзак. Хватит, мне это больше не понадобится. Мое время пришло.

Снова выстрелы. Вон они, мишени. Изломанные неуклюжие фигуры, мелькали между деревьями вдоль дороги, в просветах между домами, на перпендикулярных улицах, перегороженных сгоревшими остовами легковушек… Их хорошо видно через стальную сетку, укрывающую живых. Мне не нужна оптика, как на автомате военного, зрение превосходное. Но я не удивлен этому факту, давно принял как должное. Несмотря на дым и усталость я отлично различал серые фигуры на фоне таких же серых стен. Их прибывало все больше и больше. Зрелище «демонстрации мертвых трудящихся» привлекло все мое внимание. Повернулся, вцепившись в прутья арматуры. Ублюдки, твари! Не думайте, что вы победили, нет. Мы вернемся! Некоторые заметно быстрее своих сотоварищей, и это тоже неудивительно мне, потому что причина давно известна…