Дневник Дейзи Доули

Эдвард, такой надменно-элегантный в своем оливковом кашемировом свитере, смотрел на меня опасливо и брезгливо, точно я была не человеком, а представителем какого-то непредсказуемого биологического вида. От гнева у меня помутилось в глазах. Да как он смеет меня судить? Ему-то повезло, он все в жизни получил на блюдечке, он даже родился на все готовое. Сначала престижная частная школа, потом Кембридж, потом Сити, попутно подцепил прелестную жену, которая родила и воспитала ему прелестных деток, и все у него было заранее ясно и расписано, и он в жизни не испытывал такого страха и паники, как я. Почему им, этим, все дается так легко? Люси отвела меня в их гостиную на первом этаже — образцово-показательный интерьер, хоть сейчас снимай для журнала: тут вам и дорогущие полотна старых мастеров на стенах, и диваны из нежнейшей натуральной кожи и замши, и тщательно подобранные столики из дорогой тропической древесины, а на них томно благоухает комнатный жасмин. И от вида (и запаха) этой гостиной меня совсем скрутило — будто ранили в самое нутро. Эдвард и Люси, усевшись на свои баснословной стоимости диваны, смотрели на меня в немом ужасе. Они были людьми, рожденными для счастья. Повторяю, их будущее было предопределено и расписано как абсолютно удачное и предсказуемое. А я только и делала, что сомневалась и ошибалась, иначе почему я сижу тут, распухшая от слез, практически плебейка для этих чистеньких богачей, и рыдаю над своей катастрофой, утирая слезы рукавом?

— К твоему сведению, Эдвард, я беременна. И отец — твой драгоценный приятель Трой. Ты, как я понимаю, предупредил его, что я двинутая. Как переспать, так я для него была еще недостаточно двинутая, а как позвонить потом, так он сразу вспомнил, что я двинутая. Ну, разумеется, в постели с такой лахудрой, как Дейзи, предохраняться не обязательно, перетопчется, а если она залетела, то сама виновата, дура старая, сама прохлопала. Верно?

Эдвард отодвинулся от меня с гримасой нескрываемого отвращения.

— Давай посмотрим правде в глаза, Дейзи: ты сейчас очень расстроена и все преувеличиваешь. У тебя вообще всегда была склонность драматизировать.

Ошалев от такой черствости, я пролепетала:

— Эдвард, это называется не драматизировать, а чувствовать. Я эмоциональный, страстный человек!

— Эдвард, пойди и принеси нам выпить, — велела ему Люси. Когда он вышел, она тут же спросила: — Ну так что, Трой отыграл назад? Струсил?

— Угу. Поджал хвост. Спрятал голову в песок и отказался слушать. — Я вздохнула. — Ох, Люси, что же мне теперь делать-то?

— Не знаю, солнышко, — мягко сказала она. — Послушай, не торопись, обдумай все хорошенько. Спешить тебе некуда.

— Ну прямо! — взвилась я. — С каждым днем мне будет все труднее решиться. Я привяжусь к… ребенку. Если я всерьез решу делать аборт, нужно сделать его как можно скорее.

— Ты потрясена, поэтому и говоришь такое. Зная тебя, я даже скорее думаю, что ты просто боишься поверить в реальность случившегося. Это в твоем духе.

— Может, ты и права, — я опять вздохнула. — Но какая-то часть меня будто смотрит на все со стороны. Понимаешь, я чувствую, что для меня единственный способ вырваться из создавшегося положения — это принять жесткое решение, а не позволять себе рассусоливать эмоции, как я делала раньше. Я теперь чувствую себя совсем другим человеком. Словно у меня включился какой-то механизм самосохранения. Может, я таким образом заглушаю стыд?

— Стыдиться надо не тебе, а Трою, — заметила Люси.

— Но аборт… это так ужасно, так недостойно… фу!

— Ты даже не подозреваешь, кто только не делает абортов! — сказала Люси. — Каких только признаний я не слышала от подружек, стоит им подвыпить. Большинство из них делали аборты в молодости, в двадцать или плюс-минус — когда они были еще не готовы остепениться, когда им казалось, что впереди еще будет другая возможность, запланированная беременность от хорошего парня, а не случайное невесть что. Другое дело, когда тебе под сорок, — это испытание посложнее.

— Представляешь, Трой решил, будто я нарочно все подстроила, чтобы его поймать! — И я вновь расплакалась.

— Состоятельные мужчины часто так думают, — бесцветным голосом ответила Люси.

— И как у тебя все так хорошо складывается? — прохныкала я.

Люси помолчала.

— Знаешь, на самом деле не всегда все обстоит именно так, как кажется со стороны. Не так идеально.

Я никогда раньше не слышала в ее голосе такой опустошенности.

— Послушай, Дейзи, я знаю, тебе плохо и кажется, что жизнь пошла прахом, но, пожалуйста, не надо мне завидовать.

— Но я не могу не завидовать! — проскулила я. — У тебя все есть. И удачный брак, и двое красивых детишек, и этот шикарный дом… и вообще жизнь удалась. Все у тебя есть.

Люси поднялась и плотно прикрыла дверь гостиной.

— Зато у тебя есть возможность выбирать. А это подлинная свобода.

— Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя несвободной? — поразилась я. За дверью послышались шаги Эдварда. Долго же он возился с напитками.

— Поверь, за все приходится платить! — торопливо прошептала Люси.