Эктор Боно с самого начала напомнил мне дядю Фридриха. Тучный, лысеющий блондин с прекрасными ярко-голубыми глазами. Он быстро говорил и еще быстрее потел. Указывая на несколько вертолетов, стоявших неподалеку, и запихивая в рот очередную жевательную резинку, он рассказывал:
— Это наши стальные ястребы. Им мы обязаны значительным преимуществом на открытом пространстве. Мои ребята — такие романтики! Обожают под музыку Вагнера упасть прямо с неба, чтобы прогнать одних чернокожих, которые убивают других чернокожих.
По прибытии в лагерь наемников Фишман отправился в палатку Эктора и долго беседовал с ним. Разговор сопровождался обильным возлиянием, так что на рассвете, когда Адриан вернулся, за ним тянулся шлейф перегара. В тот момент я просматривал скачанные из Интернета материалы об истории конфликта в Сьерра-Леоне.
— Разбудишь меня через два часа.
— Послушай, я только что прочитал о…
— Забудь это, — рявкнул он, — и разбуди меня в шесть!
С этими словами он упал на койку и через минуту уже спал. Фишману редко удавалось быстро заснуть, если только он не выпивал так много, что уже не боялся видеть сны. Сейчас не имеет никакого значения, что я вычитал тогда в Интернете, однако этот случай прекрасно характеризует то, как Адриан относился ко мне и к нашей совместной работе.
Мы выдвинулись в буш. Десяток джипов, в каждом — по шесть вооруженных до зубов демонов войны. Сердце замирало в груди при виде этих бесстрашных, молчаливых блондинов и рыжеволосых, оказавшихся в самом сердце Черного континента. Апологеты идеалов белого человека, они несли свободу чернокожим крестьянам, страдающим от терроризирующих их банд бунтовщиков. Мы пронеслись через деревушку, провожаемые взглядами невидимых глаз, в которых таилась не ненависть, а надежда. Проехав еще километр, мы остановились. Несколько наемников остались охранять машины, а остальные, разделившись на небольшие отряды, рассредоточились, следуя заранее намеченному плану. Мы с Фишманом присоединились к группе, которую возглавил сам Эктор.
Спустя полчаса выяснилось, что целью акции было предотвращение казни нескольких десятков местных жителей, которую собирались осуществить противники режима. Эктор прошептал мне это на ухо, когда мы, укрывшись за небольшими холмами, в бинокли рассматривали подготовку к экзекуции. В глазах Адриана это выглядело так:
Фишман подполз к Эктору. Он заявил, что согласно их уговору, казнить должны по-другому, кроме того, мы находились слишком далеко, чтобы сделать тот снимок, который он задумал. Эктор что-то буркнул себе под нос, после чего переговорил с кем-то по рации.
— Черт возьми, — обратился он к Фишману, — у нас появились проблемы, мы думали, что, как обычно, приедет бульдозер, который за несколько минут засыплет тех, кто находится во рву, а тут — вы только посмотрите — просто фашистские методы… И каким образом прикажешь мне построить их для тебя?
— Не знаю. Думай сам. —
Эктор Боно нехотя взглянул на Адриана и попытался объяснить, что, если бы все шло так, как обычно, они окружили бы место казни и…
— Меня не интересует, как погибнут те парни с лопатами, мне до лампочки, что будешь делать ты, Боно, но или ты помогаешь мне сделать снимок, или можешь забыть о нашем уговоре! Ты видел рисунок? Дал свое согласие?
Тогда я не понял, о каком рисунке идет речь, но ярость Адриана и реакция Эктора доставили мне несколько приятных минут. Мне было известно о том, что Фишман оказывал на своих собеседников почти гипнотическое влияние, особенно если что-нибудь шло не так, как он задумал. Однако я был доволен всегда, когда в очередной раз убеждался в том, что не я один служу ему — хорошо звучит, не так ли? — что он может подчинить своей воле всех вокруг, даже чертовски опасных наемников.
Эктор долго совещался с кем-то по спутниковому телефону.