Дневник дьявола

— Одним словом — закончил он, — заимствованный еще из античной мифологии образ корабля, например, со странствующими товарищами Одиссея на борту, начиная со Средних веков, приобретал множество литературных и иконографических форм. С точки зрения социологии нездоровые личности и по сей день продолжают отторгаться обществом, хотя ныне никто уже не высылает их в безнадежное странствие.

— Их не пытались лечить? — Не знаю почему, но в моем бегстве по бездорожью вдруг промелькнула некая тень переживаний тех безумцев.

— Парадоксально, но довольно часто их высылали в святые места и таким образом держали подальше от мира здоровых людей, рассчитывая на благодатное влияние окружающей среды. Это были уже не те времена, когда каждого нездорового человека считали одержимым дьяволом, однако подобные методы являлись — с точки зрения герменевтики — рудиментом прежних представлений.

Тут отец представил развернутую концепцию, согласно которой во времена Иисуса Христа в каждом физическом и психическом увечье видели следы присутствия Сатаны. Доказывая это, он дошел до утверждения, что смерть также носила знаки дьявольского вмешательства, а в качестве примера приводил воскрешение Лазаря, напоминавшее обряд изгнания дьявола. Фишман подробно законспектировал тот фрагмент, но я приведу его позже, в более подходящий момент. Сейчас следует более подробно остановиться на «Корабле дураков». Так наш герой впоследствии озаглавит один из своих самых прекрасных снимков. Вообще, после лечения у моего отца он начал подписывать фотографии, что является лучшим доказательством того, что поездка в Гейдельберг очень сильно его изменила, заключив прежде индивидуальное видение сюжета в рамки архетипов. Браво, папа! В течение десяти лет я не мог убедить его в вечной цикличности случаев, которые он фотографировал, и в том, что он, подобно иллюстратору, должен был лишь фиксировать на пленке происходящее, ничем не отличаясь от наивного художника из пещер Ласко [32]. Именно осознав этот факт, он мог преодолеть внутренние барьеры, когда придет время сделать самую важную фотографию в его жизни. С грустью должен признать, что без терапии отца этого могло бы не случиться. Папа помог мне, освободив Фишмана от бремени страдания. Если все уже произошло и записано, если ход событий предопределен и не подлежит изменению, значит, на моих снимках повторяется одна и та же история, а то, что я хочу достичь, теряет свое значение из-за неизбежного повторения. Эта таинственная запись, сделанная незадолго до смерти, относится как раз к приведенным выше отрывкам и играет решающую роль в понимании того, о чем я вам рассказываю. Что ж, вернемся к «Кораблю дураков».

В 1994 году мы были на Кубе. Режим Фиделя вновь пошатнулся, и Кастро в очередной раз дал согласие на эмиграцию нескольким десяткам тысяч людей. Мы разъезжали по острову на армейском джипе в компании человека, столь могущественного, что у нас не только не возникало проблем с властями, которых олицетворяли вооруженные до зубов солдаты, — мы даже не испытывали недостатка в топливе. Из обрывков разговора Фишмана с незнакомцем следовало, что наш проводник, некто Рубен, был офицером известного и ненавидимого всеми «МС» — фанатично преданных диктатору кубинских спецслужб. У меня создалось впечатление, что они с Фишманом давно знают друг друга. Сам Адриан игнорировал мои вопросы, касавшиеся личности нашего проводника. Правда, однажды он обронил что-то вроде:

— Это знакомство дорого нам обходится.

Из дневника можно почерпнуть тоже немного. В обмен на снимок придется отказаться от сотрудничества с итальянцами.