Дневник дьявола

И вновь разгорелись споры – не первые и не последние в карьере Фишмана: можно ли вообще показывать такое. Христианские печатные издания с жестокой критикой обрушились на работы Адриана и в очередной раз призвали к бойкоту его произведений, предположив, что существует заговор, в результате которого он всегда оказывался в нужном месте в нужное время, и называя маньяком, который хладнокровно может сфотографировать самые чудовищные вещи. Я пытался утешить Фишмана, так как он впал в депрессию, поняв, что ему снова не удалось снять ничего существенного. Я пробовал убедить его, что пропалестински настроенные левые из Японии, которые в колыбели средиземноморской культуры убивают танцующих евреев, – это само по себе из ряда вон выходящее событие. Несмотря на то, что я старательно избегал употребления выражения «стечение обстоятельств», Фишман, казалось, не понял смысла моих слов. И даже сурово отчитал меня. Чтоб его! Я перестал обращать внимание на происходящее.

Когда-то мне был голос: «Умирающие с именем Господа на синеющих губах мгновенно переходят под Его защиту. Они получают горячий шоколад, радуются. Путь от их разорванных на куски тел до неба устлан букетами зеленых трав. Их души светятся от счастья». Почему же, черт возьми, этого не видно на пленке?

Когда-то (еще не зная, насколько этот вопрос будет важен для меня) я пытался узнать, правда ли, что люди, погибавшие в минуту религиозного экстаза, особенно близки к Всевышнему.

– Ты видел смерть на войне, дядя? – Я был слишком юн, когда дядюшка навестил нас, как это тогда называлось, «проездом». Дядя Фридрих улыбнулся. Мне показалось, печально.

– Много раз. – Тогда я еще не знал, как часто.

– А видел ли ты людей, погибавших во время молитвы? Или произносивших перед смертью имя своего бога?

– Вполне возможно.

– И что?

– О чем ты?

– Ну, как они умирали?

– Так же, как и все остальные. По-моему, большинство призывало Его не для того, чтобы умереть как-то по-особенному, то есть проложить себе дорогу в рай, а для того, чтобы просто остаться в живых.

– Значит, они не были более спокойными, чем остальные?

– Я не заметил. Ну, может, один раз. Но, мне кажется, что и тогда там не ощущалось божественного присутствия, потому что, если у кого-то есть шанс умереть за свою веру, за того Господа, который сотворил его, то он не должен оскорблять Бога просьбой сохранить ему жизнь, не так ли? Если человек мечтал воссоединиться с Божественным, зачем он просит Его о милосердии и жизни? Ведь у него как раз появился шанс быть спасенным. Создатель не любит таких, и его нет с ними, а значит, их мольбы напрасны. Творец словно говорит: «Если вы не хотите прийти ко мне, то не удивляйтесь, что там, куда вы попадете, меня не будет».

– А кто будет? Дьявол? Наверное, все-таки не он, по крайней мере, если мы говорим о жертвах. Почему несчастные евреи, – я сказал это для примера, потому что в разговорах о покаянии, которое мы должны были понести, после того как наломали дров, чаще всего упоминались евреи, но помню, как разозлился на меня дядя, – должны были бы оказаться в аду?

– Ты судишь слишком по-христиански, тебе следует больше времени проводить с отцом, а не с матерью. А если уж мы говорим о Нечистом, то его там точно не будет, однако не потому, почему ты думаешь. Извини меня за прямолинейность, но у Сатаны, который является господином этого мира, нет ни малейшего интереса в том, чтобы убивать своих подданных. Ведь на Земле каждый из них, даже будучи добрым человеком, может принести очень много вреда, причинить огромные страдания… Зачем же рисковать, что на Суде, хоть я и не верю в этот Суд, кто-то отпустит ему грехи и позволит войти в некое Царствие, пускай Небесное, тем самым лишив демонов удовольствия забавляться с далекой от совершенства человеческой оболочкой?

Тут дядюшка смолк и попросил меня оставить его, так как выглядел очень утомленным, а в этом случае он мог быть весьма скор на расправу. Вероятно, перед тем как взлететь на воздух вместе с отцом и тетушкой Аделаидой, дядя Фридрих решил, несмотря на тяжелую болезнь и то, что с большим трудом мог передвигаться только на костылях, поприветствовать своих родственников в гостиной. И вот он, грузный, в своем привычном широком халате, входит в гостиную, где пьют чай его родственники, утомленные путешествием. Он держится с большим достоинством, как вдруг – вспышка, грохот – и мгновенная смерть. А вместе с ним погибают его брат с сестрой, для которых, наверное, такой финал был менее ожидаем, чем гром с ясного боливийского неба. Я очень жалел, что Фишман никогда не был знаком с дядей. Они могли бы поболтать о том, насколько счастливы были души евреев, когда айнзатцкоманда дяди Фридриха поджигала сараи, доверху набитые врагами человечества.