Дневник дьявола

— Демон, приставленный к поэту Д’Аглермонту, после того, как тот совратил молодую девушку, предложил ей вступить с ним в брак, дабы она могла смыть свой позор. В нашем случае об этом определенно и речи быть не может… вероятно, из-за различного вероисповедания. — Тут я рассмеялся.

— Больно много умничаешь в последнее время.

— Что ж, не только ты меняешься.

Сразу после этого мы уехали из Боснии, хотя война только разгоралась. Фишман постепенно приходил в себя, набросившись на работу как сумасшедший. А сейчас я расскажу вам об истории с фотографией, где Адриан Фишман проявил себя во всей красе.

Сразу скажу, что мне не составило труда согласиться с тем, что он тогда учинил. Из отчего дома я вынес убеждение, что в бегстве и бедах обожаемого мной дядюшки Фридриха виноваты евреи. Я радуюсь, если кому-то удается им досадить, и не скрываю этого.

Нам не удалось как следует отдохнуть в Берлине, меньше чем через неделю Адриан получил от кого-то сигнал.

Мы прилетели в Афины и, как приказал Фишман, «затаились».

Мне сложно набросать что-то. В такой ситуации любой план может провалиться. Неизвестно ни их число, ни какой будет фон. Аэропорт? Да, скорее всего аэропорт. Японцы обожают аэропорты и музеи, там они меньше всего бросаются в глаза.

Фишман велел заказать билеты в Тель-Авив на четверг, но в день отлета так копался, что мы опоздали на процедуру таможенного и паспортного контроля, которая на линиях «Эл Ал» проводится необыкновенно долго и кропотливо, поэтому, несмотря на все старания, улететь не смогли. Я был расстроен — в отличие от Фишмана, который и затеял эту комедию. Мы перенесли бронь на воскресенье и пошли осматривать Акрополь, который в глазах Адриана выглядел скучной горой камней, а для меня был настоящим приключением. Мне казалось, будто что-то ускользнуло у нас из-под носа, однако Фишман, сидя на ступенях театра Диониса, успокоил меня. Я пришел в хорошее расположение духа, услышав, что опоздание — лишь умелый камуфляж, призванный замаскировать наше появление в аэропорту в нужное время. Фишман тоже расслабился.

— Какие представления тут давали? — спросил он. Мне нравилась его бескомпромиссность ребенка, который не стыдится задавать любые вопросы.

Я вскочил на полуразрушенный полукруг сцены. Импровизируя, я изобразил, будто тащу перед собой пятиметровый фаллос, разрываю его на куски, укладываю их в форме креста, поджигаю, собираю пепел и воскресаю. Я словно обезумел, выл, плевался, хохотал и, в конце концов, едва не задушил себя собственным хвостом. Фишман наградил меня аплодисментами, а я был рад хоть немного его позабавить.

— Ты смотрел вольную интерпретацию «Вакханок» Еврипида, — объяснил я.

— Это комедия?

— Трагедия.

— Дионис был странным богом, правда? — сказал он, скорее утверждая, чем спрашивая, после того как я вкратце пересказал ему содержание трагедии.

— Кровавый бродяга, романтическое исключение в классическом Пантеоне. Короче говоря, скотина.

— Ты не боишься так говорить о боге? — засмеялся Фишман.

— Не слишком, хотя некоторые видят в Дионисе некое искаженное подобие Христа. Я могу согласиться с этим только в том смысле, что вирус идеи воскрешения кочевал по земле вместе с дионисами, апостолами и тому подобными персонажами и не принес ничего хорошего, кроме универсализации надежды.

— А разве этого мало? — Я заметил штору, опускающуюся на его мозг.

— Мало. Это ведь касается потустороннего мира, а не Земли, где хватает неразрешимых проблем, чтобы мы морочили себе голову еще и тем, что будет происходить после смерти.

Я видел, что не убедил его.

— А если бы тебе пришлось взять с собой на необитаемый остров кого-то из них — Диониса или Христа, кого бы ты предпочел?

— Не знаю, — мне нравилась эта беседа, — скорее всего, Диониса, он кажется мне более человечным, но нет… наверное, все-таки Его, потому что — кто знает — может быть, таким образом мне удалось бы избавить людей от проблем? Была не была… я бы пожертвовал собой!

Не знаю, согласился ли Фишман с моей теорией, потому что до конца прогулки он не проронил ни слова. Я мог бы спросить его о смысле страдания, которое благодаря Христу перестало быть грехом или, как он говорил, проблемой. Ведь это касается нашего «здесь и сейчас» . Мог, конечно, но я бы поднял тебя на смех! И это тоже, мой дорогой философ, является только вопросом веры! А если у тебя возникают сомнения — поговори с родственниками своих жертв! Каков ловкач! Даже если бы ты выбрал Иисуса, он бы улизнул от тебя по океану.