Дневник дрянной девчонки

Я хочу лечить душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа. Хочу пить, курить, отдаваться первому встречному, только бы в моей жизни не было таких одиноких вечеров, только бы не чувствовать этой пустоты внутри себя, только бы сердце не сжималось от боли. Надоело! Надоело страдать и разочаровываться! Только мне покажется, что все не так плохо и в жизни появился просвет, как на меня обрушивается новое разочарование, болезненнее предыдущего. Как будто моя судьба забавляется со мной: то окунет мордой в грязь, то вытащит оттуда и утешит, но только для того, чтобы через минуту окунуть еще глубже и посмеяться над этим еще громче.

23.11.1998

10:48

Читаю Кафку. Я не встречала еще писателя, который был бы мне так близок, которого бы я так понимала. Все его страхи, оголенные нервы чувств, его картины абсурда, так похожие на реальность, его неуверенность и постоянные терзания, чрезмерные щепетильность и чувствительность ко всему. Это в его новеллах, это в его дневниках и письмах, все такое близкое для меня и понятое. Следующий отрывок из письма к Милене идет как будто из моего сердца: "Бессмысленно просить, если письмо дойдет до тебя лишь через две недели, но, может быть, это и не просьба, а всего лишь небольшой довесок к бессмысленности просьбы: пожалуйста, не позволяй себе — насколько это вообще возможно в нашем расшатанном мире (где уж если тебя отрывают, то отрывают навек, и ничем тут не поможешь), — не позволяй себе страшиться меня, даже если я тебя однажды (или тысячу раз, или вот в этот момент, а может быть, он длиться постоянно, "этот момент") разочарую. В общем, никакая это не просьба, и адресована она вовсе не тебе, и сам я не знаю, кому она адресована. Это просто сдавленный вздох сдавленной груди".

Еще кое-что восхитившее, поразившее, тронувшее, покорившее мое воображение, из дневников Кафки:

"… записанное по собственному усмотрению, приобретя могущество именно благодаря фиксации, выдает вскользь почувствованное за истинное чувство и ты лишь запоздало осознаешь всю бесполезность записанного";

"В "Бишофсбергских девах" говорится о двух швеях, готовящих белье для невесты. Какова жизнь этих двух девушек? Где они живут? Что они натворили такого, что их не пускают в пьесу? Им лишь дозволено, буквально утопая в потоках ливня, снаружи прижать в последний раз лицо к окошку каюты Ноева ковчега, для того чтобы зрители в партере увидели на мгновение нечто смутное";

"В его комнате я пытаюсь выказать робость, испытывать которую не могу, тем, что нахожу самое неподходящее место для своей шляпы, кладу ее на маленькую деревянную подставку для шнуровки ботинок";

"Только потому, что мне так необходимо сегодня хоть на мгновение, будь то с помощью этой открытки, быть вблизи тебя, я пишу и начал с жалобы я лишь затем, чтобы сразу быть узнанным";

"Большая красивая пуговица, красиво пришитая на обшлаге рукава девичьего платья. Как редко мне удается что-нибудь красивое, а вот этой незаметной пуговице и ее необразованной портнихе удалось";

"Когда ему возражали, особенно гибкой становилась его шея";

"В вагоне: кончик носа старой женщины с почти еще молодой тугой кожей. Значит, на кончике носа и кончается молодость, и там начинается смерть?";

"Ничего не довожу до конца, потому что у меня нет времени и все во мне теснится";

"… никакому своему представлению я не мог соответствовать, растерзанный, отяжелевший, растрепанный, раздутый, в центре перекатывающейся вокруг меня мебели; переполненный своими страданиями и заботами, занимающий много места и очень нервный, я вступил в зал заседаний";

"И тут я почувствовал, как мое лицо, никогда прежде не рассматривавшееся им так подробно, распадалось перед ним на фальшивые, плохо воспринимаемые, но в любом случае поражающие его части. Я сам себя не узнавал. А я ведь знаю свое лицо хорошо";

"На лице у нее были столь глубокие морщины, что я подумал, с каким недоумением должны смотреть звери на такие людские лица".

28.11.1998

22:50