Дневник ее соглядатая

Отец приподнял и осторожно опустил обратно простыню. Понизив голос, угрюмо пояснил: «Он местный. Учится в Краснодарском университете. Угораздило парня отправиться в гости к родне в Старую Сунжу и попасть под зачистку. Всех мужчин забрали и посадили в силосные ямы. А его с тремя другими измолотили и поставили на колени под палящим солнцем. Так держали несколько дней. В открытых ранах завелись черви, федералы разрешали промывать их мочей. Всем пришлось мочиться друг на друга на виду. Это самые простые военные забавы, сынок. Вот почему я не хочу, чтобы ты привозил к нам жену и внучек. Мы лучше сами в отпуск приедем. Я больше не могу это выносить. Вот дождусь отставки, и приедем. Уже не долго. Я рапорт подал. А тебе в этом проклятом месте делать нечего. Эта земля – людоед…»

– Каха, я сказала что-то не то?

– Что ты! – очнулся он. – А почему мы все еще на пороге? Проходи. Беде твоей можно помочь. Хочешь, устрою, что ты сдашь сессию? Только учти, это будет не взятка, а просто дружеская услуга. Так что на пятерки не рассчитывай, но на тройки проползешь.

– Серьезно? – Алла захлопала в ладоши, изображая маленькую девочку. – Вау-вау-вау! Упс-упс-упс! Пять раз «ку»! Вот спасибочки! Тогда можно оторваться!

– По полной?

– А то!

В официально холодной гостиной с гигантским, отделанным мрамором камином, в котором можно было зажарить быка, Каха взял со стола уже откупоренную бутылку красного вина и разлил его по большим высоким бокалам.

– Посмотрим дом?

– Прекрасная идея. А ты единственный сын?

– Да, – нехотя сказал Каха.

«Я тоже единственная», – хотела подхватить Алла, но вдруг вспомнила, что у нее двое американских братьев, от удивления застопорилась и только заметила:

– Странно, я думала, на Кавказе большие семьи.

– Да, но у мамы, несмотря на то что она сама врач, не очень получались дети. У меня вообще родни не много, мы из мухаджиров.

Алла понимающе склонила голову, хотя ведать не ведала, кто такие мухаджиры. Она надеялась, что Каха расскажет сам, но тот рассеянно молчал, снова мгновенно погрузившись в себя. «Какое-то глубинное ныряние в прошлое, – удивлялась Алла. – На поверхности даже ряби нет – что он там, в глубине, видит? Ладно, надо будет в Интернете поискать».

– А кстати, почему у тебя имя грузинское? – блеснула она знанием кавказских реалий.

«Как этой девочке удается задавать самые болезненные вопросы? Или я весь стал сплошной болью, о чем ни спроси? – подумал он. – Какое ей дело до моей несчастной семьи, до многочисленной дружной родни, оставившей когда-то родную землю, не в силах разделять ее с русскими? До полумертвого существования на чужбине, которая обещала стать второй родиной? До того, что от общины в двадцать тысяч черкесов через сто лет осталась жалкая горстка отщепенцев? Как ей рассказать об упорных и отчаянных попытках пробиться на родину, в которых погибли остатки нашего когда-то славного рода? Об отце с матерью, попавших домой ценой смерти родных? Одетдоме под Смоленском, а потом во Владикавказе, где они выросли? О многодетной семье грузинской нянечки, подкармливавшей их в детдоме и приютившей у себя в селе после окончания школы? О клятве родителей всегда быть вместе и назвать первенца в честь пригревшего их грузинского отчима? И о прекрасной мечте моих родителей подарить мне, своему единственному сыну, другую, достойную, жизнь и другую, заокеанскую, родину, чтобы я смог вырваться из порочного круга войны, крови и ненависти?..»

Алла почувствовала, что свидание не заладилось. Поначалу легко вспархивавший, разговор то и дело гас, словно на мокрые поленья безрезультатно плескали бензина. Сырые дрова жарко вспыхивали и тут же с шипением меркли. Ей стало вдруг очень грустно, до слез.

Именно сейчас, казалось бы в самый неподходящий момент, влечение к этому странному, такому мужественному и такому отстраненному мужчине неожиданно вернулось, как только она подумала, что ждать нечего и это их последняя встреча. Она порывисто схватила его за руку, и он горячо сжал ее ладонь в ответ и уже не выпустил, а повел девушку за собой наверх, нежно перебирая ее пальчики. Дрова наконец разгорелись. Для этого надо было просто ненадолго замолчать.

В этом согласном молчании они поднялись на второй этаж, прошли через нелепый, ни для чего не пригодный огромный холл, каких обычно много в старых цековских санаториях, и остановились у открытых дверей спальни. Кровать была по-настоящему безобразной, с пологом, который придерживали фарфоровые амурчики.

– Ты дом вместе с мебелью покупал? – с надеждой спросила Алла.

– Нет, это все твоя новая мачеха выбирала, – беззлобно усмехнулся Каха.

– Бедный папашка! Может, и мстить ему не надо? Господь уже за меня постарался? С такой сам загнется.

– Что? – не понял Каха.

– Это я так, с одним хорошим человеком говорю. Сама с собой, – улыбнулась Алла и смело шагнула в спальню, чтобы поближе рассмотреть это варварское и восхитительное сооружение.

Он тихо подошел к ней со спины вплотную и замер. Это было невыносимо сладостно. Желание и возбуждение поглотили все сомнения.