Дневник его любовницы, или Дети лета

Он сморщился от напряжения, потом выдохнул воздух и покачал головой.

– Нет. Не помню.

Посмотрел на меня и спросил:

– Что ты с ним делать собираешься?

Я только вздохнул.

– В город его сейчас не вывезешь, – продолжал рассуждать Глеб. – Машины проверяют явно не просто так.

– Что посоветуешь? – спросил я мрачно.

Глеб пожал плечами.

– Дождемся, пока он в себя не придет.

– Думаешь, от этого что-то изменится?

– Будем надеяться, – ответил Глеб философски.

Мы вышли из подвала. Сели на скамейку под яблоней, закурили. Вообще-то я не курю, но сейчас был настолько издерган, что нуждался в этом символическом снятии стресса.

– Рассказывай, – потребовал Глеб, когда мы выкурили по одной сигаре.

И я рассказал.

Глеб слушал меня внимательно, не перебивая. А когда я закончил, тихонько протянул:

– Да-а-а…

– Вляпался, – перевел я.

Глеб сочувственно кивнул:

– Я понимаю.

– С гостями ты хорошо придумал, – одобрил Глеб. – Они сюда точно не сунутся, если будут уверены, что хозяин не один. Шум им сейчас совершенно ни к чему.

– Ну, хорошо, – сказал я. – На два дня безопасность обеспечена. А что потом?

Глеб задумчиво выпятил нижнюю губу.

– Одному тебе здесь оставаться нельзя, – сказал он после минутного размышления.

– Нежелательно, – согласился я. – Видел бы ты, как этот Сеня смотрел на дом! Просто рыскал рентгеновским взглядом!

Глеб тихо засмеялся. Я обиделся.

– Смейся, смейся… Тебе легко смеяться…

– Тошка, ты же знаешь, я тебя не брошу, – сказал Глеб рассудительно. – Так что можешь расслабиться. Уедем вместе или не уедем вообще.

Я поперхнулся.

– А экзамены?

– Заболею, – ответил Глеб спокойно, и даже зевнул. – С больничными проблем нет.

Я неуверенно фыркнул.

– Меня не это волнует, – продолжал приятель. – Ты мне вот что скажи: милицию вызывать будем?

Я подумал и отрицательно потряс головой:

– Не будем.

– Так я и думал, – пробормотал Глеб вполголоса. Посмотрел на меня и спросил:

– А если твой… гость из тех?.. Ну, из тех, кто сейчас машины обыскивает?

Я пожал плечами.

– Вполне возможно. Но он ранен. Понимаешь?

Глеб, не отвечая, смотрел мне в глаза.

– Я не могу отдать его сейчас, – сделал я новую неуклюжую попытку все объяснить. – Не могу отдать раненого. Пускай поправится, а потом…

Я махнул рукой.

– А потом делает, что угодно. Пускай хоть перестреляют друг друга.

Глеб молчал.

– Ответь! – попросил я.

Приятель вздохнул и сказал:

– Я тебя понимаю.

– Правда? – обрадовался я.

– Правда, правда… И потом, совсем ни к чему тебе вмешиваться в бандитские разборки. Незачем этим тупорылым знать, что ты у себя прячешь их клиента.

Я согласно кивнул.

– Я тоже так думаю.

– Вот и славно, трам-пам-пам, – подвел итог Глеб.

Встал со скамейки, потянулся и сказал:

– Дождемся, пока он очнется. Может, и придумывать ничего не придется. Сам все придумает.

– Думаешь? – спросил я безнадежно.

– А то! В конце концов, речь идет о его жизни! – веско напомнил приятель.

Я покивал.

– Ладно, все. Слушай, жрать хочу до безумия, – перевел стрелки Глеб. – Пошли к двоечникам. Они наверняка что-то приготовили.

– Что ж, изо рта, что ли, у них вырывать? – возразил я совестливо.

– Зачем изо рта? – удивился Глеб. – Они себе еще приготовят!

Лукаво посмотрел на меня и добавил:

– Потом. После нас.

Я фыркнул.

– Ну, ты и сволочь.

– Я не сволочь, – назидательно сказал приятель. – Я воспитываю молодых в духе почтения к старшим. Понял?

– Понял.

– Жрать идем?

Я вздохнул. Надеюсь, хроники уже успели немного подкрепиться.

– Идем, идем, – поторопил Глеб. – Я же вижу, что у тебя глаза голодные. Прямо как в песне: хочешь, но молчишь. Поднимайся…

Он за руку выдернул меня со скамейки, и мы зашагали к дому.

Остаток вечера напоминал затишье перед бурей.

Глеб разыскал в моей библиотеке какой-то средневековый роман и уселся с ним на террасе. Время от времени он откладывал роман и уходил в подвал. Возвращаясь назад, открывал дверь моего кабинета и молча качал головой. Это означало, что незнакомец по-прежнему пребывает в обмороке.

Хроники тусовались где-то на даче. Не знаю только, занимались они подготовкой к экзамену или чем-то более полезным. Как только в поле зрения возникал их свирепый куратор, хроники немедленно растворялись в воздухе. Меня это их качество устраивало на все сто. Очень не хотелось, чтобы студенты сунули свой любопытный нос в подвал и увидели то, что им видеть совсем не полагается.

Итак, время после «операции» незнакомец провел в состоянии полного анабиоза.

Ночью я почти не спал. В голову лезли мысли, которые я старался гнать. Но они возвращались снова и снова, и я, наконец, задал себе вопрос, которого боялся:

– Что делать, если он умрет?

О незнакомце мне абсолютно ничего не известно. Я не знаю даже его имени. Кому сообщать о его смерти? Каким образом? Вызвать милицию на дачу? И как мне объяснить наличие трупа с огнестрельным ранением в собственном подвале? А если незнакомец умрет от той кошмарной операции по извлечению пули, которую я проделал? Господи, меня посадят! Посадят, это совершенно точно. Не ясно только одно: на какой срок.

Я вздыхал, ворочался в кровати, вставал, выходил во двор, бродил по даче. Но в подвал не вошел ни разу. Трусил.