Читаем Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте, 1942–1945 полностью

За два дня до того, как получить отпуск, я вылетел во главе звена, чтобы с бреющего полета обстрелять румынский аэродром. Я был не рад поставленной задаче, которая была весьма трудной. Теперь, когда Фённекольд был мертв, в группе оставался только один офицер, помимо меня. Это был гауптман Штурм, тот, с кем я — как давно это было — совершил свой первый боевой вылет.

Я собрал своих троих пилотов и провел последний инструктаж. Когда они стояли передо мной, их глаза, особенно у ефрейтора Тамена, светились и выражали желание действовать и удовлетворение от того, что их командир летел с ними. Мое настроение слегка улучшилось. Мы взлетели и поднялись в ясное, синее небо. Никакого контакта с противником не было, и казалось, что мы были совершенно одни в воздухе. Мы пересекли границу и летели над территорией Румынии. Далеко внизу я увидел поезд, двигавшийся в направлении Кронштадта[121]. Я приказал пилотам оставаться на высоте, а сам спустился, чтобы поближе рассмотреть его. Состав имел два паровоза. Я немедленно атаковал передний и с первого же захода поразил его, он сразу же окутался паром. На следующем заходе на малой высоте я пронесся над поездом и собирался атаковать сзади второй локомотив, когда меня посетила мысль, что можно было бы остальным предоставить возможность пострелять из своих пушек.

«Всем вниз, я сообщу, когда вы должны будете атаковать!»

В ответ по радио я услышал восторженные подтверждения «Viktor, Viktor!». Вместо того чтобы остановиться, состав прибавил скорости и помчался прочь. Но для истребителя было нетрудно искалечить паровоз. Сначала я приказал атаковать Тамену и подсказал ему, когда стрелять. Ефрейтор действовал очень хорошо. После двух заходов я отправил его снова вверх, чтобы позволить атаковать двум другим. Вскоре поезд был окутан плотными облаками дыма и пара и затем, наконец, остановился. Эта тренировка в стрельбе позволила трем пилотам получить боевое крещение. В будущих штурмовых атаках они смогут совладать со своими нервами.

Первый аэродром, к которому мы приблизились, был оставлен. Румыны, вероятно, что-то учуяли и подозревали, что мы можем появиться. Внизу, казалось, все было пусто, если бы не несколько грузовиков и несколько человек технического персонала, которые быстро бежали к укрытиям. Следующим аэродромом был Медиаш, приблизительно в 120 километрах позади линии фронта. Там нам повезло больше. Я предварительно дал своему звену точные инструкции, и, прежде чем румыны осознали опасность, мы все четверо обстреляли припаркованные автомобили. Вместе с ведомым я пошел к той стороне, где стояли ангары. Тамен и его ведомый повернули к другой стороне аэродрома. Мы снизились приблизительно до 100 метров и просто не могли промахнуться. После нашей второй атаки горело пять машин и на базе начали медленно приходить в себя. На следующем заходе я обстрелял самолет — немецкий Ju-87, который румыны получили от нас, — но, к сожалению, снова сработал только один пулемет. В ходе четвертой атаки я обстрелял счетверенный зенитный пулемет. В ответ я получил, как позднее выяснилось, пять попаданий в крылья и два — в фюзеляж. Но, по крайней мере, я получил удовлетворение оттого, что на какое-то время заставил зенитку замолчать. Для меня больше не было никакой цели на этом аэродроме, потому что, сколько бы я ни тряс свою машину или сколько бы раз ни перезаряжал оружие, оно все равно не стреляло. Так что я кружил на высоте 1000 метров, следил за окружающим воздушным пространством и руководил атаками других. К этому времени уже девять машин внизу сгорели дотла. Внезапно посреди всей этой суеты топливозаправщик помчался через летное поле и попытался укрыться за ангаром. Тамен зашел к нему сзади. Он попал в грузовик, и тот взорвался, едва добравшись до ангара. Ангар и все самолеты внутри были охвачены пламенем. Какой был фейерверк!

«Браво, Тамен, браво!»

Звено снова собралось вместе, и мы отправились домой, мчась на низкой высоте крылом к крылу. Несмотря на близость земли, я отпустил ручку управления и обеими руками помахал влево и вправо. Пилоты сияли. С этого времени ефрейтор Тамен всегда сидел слева от меня за столом в столовой. После приземления я узнал, что моя машина получила попадание в отсек с боекомплектом. Мне повезло, что «Мессершмит» не взорвался. Двумя днями позже мы — те же самые четыре пилота — снова получили подобное задание. Были разрушены семь вражеских самолетов, но я смог сделать только один заход, поскольку мое оружие снова отказало. У меня создалось впечатление, будто я проклят. Я получил еще четыре попадания, и мой преданный «ящик» отправился в ремонтную мастерскую.

Наконец, мне предоставили отпуск. Гауптман Штурм принял командование над группой, в то время как я улетел в Германию. Я провел там семь замечательных дней. Мир снова казался прекрасным, а жизнь стоящей. Я получил мощный заряд бодрости и вернулся на фронт со значительно окрепшим духом.

Глава 7

НА ВЕНГЕРСКОЙ ЗЕМЛЕ

Перейти на страницу:

Все книги серии За линией фронта. Мемуары

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное