Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте. 1942-1945

Почти все пули попали в фюзеляж Пе-2. Полетели куски, и показалось пламя, но русский продолжал лететь. К счастью, верхний бортстрелок прекратил огонь, очевидно, я ранил его. Теперь я мог подойти еще ближе. 60, 40, 20 метров. Я попал в его турбулентный поток. Мой самолет затрясло, и я должен был уйти вверх. Я немедленно снова спикировал и обстрелял его сверху сбоку с дистанции 20 метров. Ни одна пуля не прошла мимо.

Пе-2 взорвался, хвостовое оперение и часть фюзеляжа разлетелись на куски. Остальное упало на землю, подобно огненной комете. Я приказал своему ведомому отправляться домой кратчайшим путем, чтобы, по крайней мере, он мог приземлиться относительно благополучно.

Затем я должен был позаботиться о себе самом. Я не осмелился пролететь над Таманью на малой высоте, поскольку Пе-2, конечно, передал свое точное местоположение и русские истребители были подняты по тревоге. Медленно набирая высоту, я летел на юг к морю. Они не ожидали бы меня там.

Я молился, чтобы мне хватило топлива. Повернув на запад и собираясь подняться выше, я заметил справа вдали несколько точек. Теперь мне необходимо оставаться внизу, иначе самолет будет четко выделяться на фоне яркого неба. Так что я летел, испытывая чувства между надеждой и отчаянием, то переводя взгляд на топливный расходомер, то осматривая воздушное пространство вокруг. Я пересек Керченский пролив к югу от Эльтыгена на высоте 700 метров. Теперь не имело значения, смогу ли я достичь своего аэродрома, подо мной уже была дружественная территория.

Затем Мор сообщил по радио, что собирается садиться. О нем можно было не волноваться. Пройдя над аэродромом, я увидел внизу самолет Мора, стоявший на взлетно-посадочной полосе. Двигатель моего отважного «Мессершмита» замолк на финальном этапе захода на посадку, но он доставил меня домой. Я выполнил плавное приземление точно в 7.05.

После моей 76-й победы в течение нескольких дней было затишье. Оно было не только у меня: вся II./JG52 не имела никаких контактов с врагом. Мы спокойно отпраздновали Рождество.

27 декабря я взлетел вместе с унтер-офицером Миддельдорфом. Я летел на новом самолете, вооруженном двумя пулеметами и тремя пушками, на так называемой «канонерской лодке».[81] Сначала над Керченским проливом мы вступили в драку с четырьмя «Аэрокобрами». В этом случае нам пришлось «спасаться бегством», так как на сей раз русские были по-настоящему хороши и их самолеты были быстрее. Мы спикировали и быстро скрылись, затем по широкой дуге пролетели над юго-восточной оконечностью Керченского полуострова, мысом Такыл,[82] в направлении моря.

С высоты 1000 метров я заметил внизу на поверхности воды след. Следуя по нему, я обнаружил маленький скоростной катер. Приказав Миддельдорфу остаться наверху, я начал снижаться, чтобы осмотреть судно с меньшей высоты. При моем приближении оно пошло зигзагами, изменило курс и направлялось в открытое море.

Даже на дистанции 100 метров я не был уверен – это друг или противник. Я заметил на палубе два спаренных пулемета и позади них моряков, которые разворачивали стволы ко мне, но огня не открывали. В тот момент я не знал, что делать, и отвернул. Вскоре услышал по радио сообщение, что это русский торпедный катер. Наземный командный пункт, который управлял действиями над Крымским побережьем, отдал мне приказ атаковать его.

Я понимал, какую угрозу представляет такой катер, особенно посмотрев вблизи на его оборонительное вооружение. Я снова приказал Миддельдорфу оставаться наверху и обеспечивать прикрытие и затем начал первую атаку. Я не полетел непосредственно к катеру, а предпочел действовать так, как будто я его не видел. Спикировав на высокой скорости в точку вдали от борта катера и оказавшись немного выше волн, я изменил курс и полетел к нему.

Снова все оружие развернулось в мою сторону, но я должен был атаковать, так или иначе. Я открыл огонь, когда находился приблизительно в 200 метрах. Едва ли я мог промахнуться. Вспышки попаданий были видны по всей длине палубы и бортов катера. Русские, должно быть, на секунду испугались, потому что не стреляли, пока я не развернулся прямо перед ними и не полетел прочь. Но затем они обрушили на меня настоящий шквальный огонь. Трассеры освещали все вокруг меня, и я был вынужден вертеться и крутиться, словно угорь. К счастью, лишь три пули попали в меня, две – в фюзеляж и одна – в правое крыло.

Катер извергал дым и пар, но продолжал идти, его скорость не уменьшилась. Для второй атаки я вызвал Миттельдорфа. Он должен был напасть на него слева, в то время как я зайду с другой стороны. Таким образом, оборонявшиеся должны будут одновременно стрелять по двум целям, и не смогут сконцентрировать огонь на одной машине. Именно так и случилось.