Читаем Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте, 1942–1945 полностью

Одно было ясно. У нас есть время, чтобы сделать только один заход на двухмоторную машину, а затем мы должны будем пронестись над плацдармом на малой высоте. Зенитная артиллерия и эскорт истребителей дадут нам жару.

«Бостон» быстро увеличивался в моем прицеле, пока не заполнил его полностью. Я не открывал огня, хотя мои нервы были напряжены до предела. Наконец, с дистанции около 400 метров я открыл огонь из всего оружия, и вражеская машина задымилась. Передо мной были вспышки, искры и дым. Я был так близко, что каждая очередь попадала в цель. Мой самолет попал в поток от пропеллеров «Бостона», и его начало так болтать, что о точности стрельбы уже не могло быть речи.

Обломки русского самолета пролетали мимо меня. Он горел, и я был вынужден уйти вверх, чтобы не врезаться в свою жертву. Я пролетел над «Бостоном», затем спикировал до уровня воды и через несколько секунд был уже над землей.

Меня приветствовал настоящий салют из русских зениток. Я использовал каждую низину, каждый забор и каждый дом, чтобы уйти от мощного заградительного огня. Несмотря на кромешный ад вокруг, я нашел время, чтобы рискнуть и оглянуться назад. Сияющий Мор был позади меня. А еще дальше я увидел, как обреченный вражеский самолет ударился о поверхность воды. Он подскочил вверх метров на десять и совершил большой прыжок к береговым скалам, где, наконец, разлетелся на части.

Зенитки прекратили стрелять, очевидно потеряв нас. Но теперь у нас на хвосте были восемь истребителей эскорта «Бостона». Мор отвернул вправо и затем ушел вверх, в то время как мой «Мессершмит» просто отказывался лететь быстрее. Тогда я вспомнил, что открыл створки радиатора. Это могло бы стать смертельным для меня, потому что русские быстро приближались и определенно настигли бы меня, не исправь я вовремя свою ошибку. С закрытыми створками радиатора я оторвался от них.

Мы все еще летели на малой высоте и, возможно, уже были над своей территорией. Следующий взгляд назад показал, что русские отвернули. Я вызвал Мора. Затем мы развернулись влево и начали набор высоты. Я должен был знать, что стало с двухмоторной машиной. Осматриваясь вокруг, я увидел огромное облако дыма над восточной оконечностью Крыма, в месте, где, как я полагал, разбился «Бостон».

Мы сначала направились на восток, затем на север и увидели обломки «Бостона». Русские солдаты суетились вокруг горящей машины, очевидно пытаясь кого-нибудь спасти. Мы открыли огонь по «Бостону» с 1000 метров, чтобы гарантировать, что русским не останется ничего для восстановления.

Когда я выравнивал самолет, то почувствовал мощный удар, который подбросил его в воздухе. Поскольку он все еще реагировал на управление, это не могло быть серьезным повреждением. Мчась низко над землей, я оглянулся назад и увидел, что огромное облако дыма скрыло место падения самолета. «Бостон», должно быть, взорвался в тот самый момент, когда я пролетал над ним, и это взрывная волна подбросила меня в воздухе.

На сей раз никакие русские истребители не появились позади нас, поскольку мы летели на скорости более 700 км/ч. Уже над немецкой территорией я снова набрал высоту и посмотрел на ад, сверкавший вдали. Наша миссия закончилась успехом.

Естественно, об этой победе впоследствии было много разговоров. Я могу вспомнить очень «хорошие» слова Хейнца Захсенберга о том, что я давно миновал свой пик в качестве летчика-истребителя и вряд ли доживу до преклонных лет. Во второй раз он оказался почти прав. Несколькими днями позже после того, как сбил «Бостон», я встретил настоящего русского аса-истребителя. Лишь благодаря удаче я остался жив.

Как это часто случалось, я увидел над Керченским проливом двоих русских и поднялся вслед за ними, не обратив внимания на свою позицию. Моментально мы оказались втянутыми в восхитительную драку. Передо мной был вражеский истребитель, позади меня – молодой унтер-офицер, который выполнял свой третий вылет в качестве моего ведомого, а позади него – другой русский. После третьего виража я понял, что это становится опасным для моего ведомого. Русский позади него приближался, в то время как я был неспособен добраться до самолета перед собой.

Поэтому, выполняя мой приказ, ведомый вышел из виража и спикировал в направлении немецкой территории. В тот же самый момент русский впереди выровнял самолет и попытался уйти в восточном направлении. Взгляд назад убедил меня, что второй русский еще не может открыть огонь, так что я спикировал вслед за первой машиной. Мы оба снижались к большой плавучей зенитной батарее в Керченском проливе. Ситуация становилась слишком рискованной, и я отвернул. Теперь я летел на запад на высоте 500 метров.

Перейти на страницу:

Все книги серии За линией фронта. Мемуары

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное