Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте, 1942–1945

В то время к нам присоединилась III./JG77, сильно потрепанная на Средиземноморье.[113] Она имела несколько новых Bf-109, вооруженных тремя пушками.[114] Естественно, эти машины надо было опробовать! Хейнц развернул одну из них в сторону от города и нажал на кнопку спуска. Действительно, можно было увидеть большие 30-мм снаряды, взрывавшиеся в маленьком винограднике. Это выглядело так, словно стрелял небольшой миномет. С ними мы, наконец, могли внушить некоторое уважение даже сильно бронированным Ил-2.

Несмотря на отступление, наш моральный дух все еще был относительно хорошим. Но «упадок» наступил быстро. Хейнц и я вылетели вместе с двумя другими самолетами и начали преследовать группу приближавшихся русских.

После нескольких «собачьих схваток» я сбил один из вражеских самолетов, пока Хейнц преследовал остальных, которые тем временем уже достигли своей территории. Это был серый, штормовой день, и русские летали очень умело. Они, главным образом, держались в облаках и выходили из них лишь время от времени. И мы ничего не могли сделать с ними. Скоро Хейнц решил, что с него достаточно, и повернул домой.

Хейнц не успел еще ничего предпринять, как по всей длине его самолета появились вспышки попаданий, и он сразу же понял, что подбит. Когда его самолет начал дымиться, он попытался уйти. Но русские держались у него на хвосте. Они были столь же быстры, как и он, и неоднократно добивались новых попаданий. Хейнц защищался, как мог, и даже срезал верхушки нескольких деревьев, когда маневрировал над самой землей. Но все было напрасно, русские вцепились в него, и его самолет снова и снова попадал под огонь.

В итоге Захсенберг совершил аварийную посадку. Он был несколько раз ранен и, истекая кровью, потерял сознание непосредственно перед самым касанием земли. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Согласно рапортам свидетелей его Me несколько раз подпрыгнул, а затем, проскользив по грязи и гравию, остановился прямо около полевого госпиталя. Персонал госпиталя поспешил к самолету и вытащил находившегося без сознания пилота. Но он все еще был жив!

В тот же самый день русские приблизительно в 23.00 снова появились над нашим аэродромом. На сей раз прибыли не обычные «швейные машинки»,[115] а большие машины. Мы не раз вздрагивали при взрывах бомб. Русские заходили поодиночке и сбрасывали на летное поле бомбы. Промахнуться было невозможно, поскольку несколько самолетов уже горело. Затем около командного пункта раздался мощный взрыв, и здание, в котором стояла моя раскладушка, было разрушено. К счастью, никого не придавило, потому что прочные балки перекрытия упали под углом и смогли удержать часть каменной кладки. Я отделался относительно легко, лишь лицо было слегка разбито. Выбравшись из-под щебня, я как можно быстрее бросился в ближайший окоп.

Русские не давали нам никакой передышки и вынудили оставаться в окопах далеко за полночь. Мы смогли насчитать на аэродроме пять горевших машин, а их взрывавшиеся боеприпасы обеспечивали настоящий праздничный фейерверк. Спасти их было невозможно. Три «Мессершмита», включая один из нашей группы, сгорели полностью. Два других получили такие повреждения, что уже не подлежали ремонту.

После этой ночной бомбежки мы оставили Галац, поскольку русские были близко от аэродрома. Во время перелета на новую базу мы обстреляли отступающие румынские войска, потому что в то же самое утро Румыния разорвала свои отношения с Германией. Мы получили такой приказ из штаба авиакорпуса. Вместе с ведомым я смог поджечь два грузовика, но затем с ужасом увидел, что в них были немецкие солдаты, отходившие вместе с румынами. Я немедленно приказал прекратить атаку.

Мы должны были приземлиться на аэродроме, который был переполнен румынскими самолетами и солдатами. Поскольку нашего передового подразделения там еще не было, я приказал, чтобы приземлилась лишь одна пара, в то время как сам с ведомым остался в воздухе, чтобы понаблюдать за тем, что они будут делать. Мои пилоты отрулили к пустому краю аэродрома и помахали мне руками. Но я оставался в воздухе до тех пор, пока мое топливо не стало подходить к концу, и не приземлялся, пока два других самолета не поднялись в воздух.

Технический персонал прибыл вскоре после нашей посадки. Мы установили свои палатки. Затем я с другим офицером отправился к румынам, чтобы уточнить ситуацию. Румынский полковник встретил нас прохладно и, указав на два своих пулемета, сказал мне через переводчика, что приземлившиеся самолеты не должны снова взлетать без его разрешения. Я вернулся к месту стоянки наших самолетов, распорядился установить на позиции вокруг четыре пулемета и проследил за тем, чтобы два «Мессершмита» всегда барражировали в воздухе над аэродромом.