Дневник грабителя

Под словами «просит заполнить несколько форм» я имел в виду, естественно, «просит заверить заполненные им самим формы своей подписью». Работая со мной, в строках «сбережения», «доход» и «заработная плата» Чарли постоянно вынужден писать «нет». Когда мы встретились впервые и я прочел бумаги, которые он с моих слов заполнил, то пришел в полное недоумение. Согласно этим формам получалось, что у меня и гроша за душой нет, что по социальному статусу я приравниваюсь чуть ли не к беженцу и что пользоваться услугами адвоката просто не в состоянии. Но Чарли сказал ни о чем не волноваться, просто поставить подпись внизу. Я так и сделал. В общем-то за право получать его помощь бесплатно я и беженцем согласен считаться.

Я опять звоню.

— Чего еще?

— А ужин мне когда-нибудь принесут? — спрашиваю я.

— Ты сидишь здесь всего лишь час, — отвечает Атуэлл.

— Ну и что? Какое это имеет отношение ко времени ужина? По-моему, во внимание должны принимать не то, как долго я нахожусь в этой чертовой камере, а то, давно ли я ел в последний раз. Я ужинаю как раз в это время суток.

— Сейчас всего лишь три дня!

Сержант многозначительно смотрит на свои часы. С каким удовольствием я стянул бы их у него!

— У меня особый график работы, — говорю я.

— Если ты еще хоть раз нажмешь кнопку звонка, тогда мы с ребятами придем и испробуем на твоей башке свои новые дубинки. Понял?

Окошко захлопывается.

— Ты очень любезен! — ору я ему вслед.

Кто-то из камеры напротив поддерживает меня, выкрикивая «жирная свинья». Я тоже, когда увидел этого сержанта, сразу вспомнил о хорошо зажаренных котлетах из свинины.

Я опускаюсь на топчан и некоторое время грызу ногти. Мне становится интересно, достану ли я зубами до ногтей на ногах, и я пробую это проделать. Не выходит.

Следующий час, а может, полтора я рассматриваю надписи на стенах. Здесь представлен типичный набор: ругательства, чьи-то клички, обращения к Соболю, высказывания о том, чем он занимается с матерью, и даже стихотворение:

Ребята Соболя взбираются на холм, Лихих придурков рота. На десятерых один с умом, А девять — идиоты.

Пэм Айерс остался бы доволен. Рядом со стихотворением рисунок: пара копов мочатся на голову Соболю, у рта которого пузырь для реплик, как у персонажей карикатур и комиксов. Но в пузыре ничего не написано. По всей видимости, художник так долго пытался придумать, какие слова вложить в уста Соболю, что не успел вписать ничего.

Я снимаю ремень, пряжкой выцарапываю в пузыре «КРАСОТА» и подписываюсь ниже «БЕКС».

Неожиданно раскрывается окошко, в нем мелькает морда Атуэлла, дверь отворяется, и в камеру входит Соболь.

— Мистер Хейнс! А я тут как раз читаю про вас. Соболь оглядывает стены камеры и корчит недовольную рожу.

— Поднимайся. Приехал твой адвокат, — говорит он тоном человека, знающего свое дело. — А, черт... — Его взгляд падает на рисунок. — Ты намалевал?

— Уже давно. — Я смотрю на струйки мочи на нарисованной физии Соболя. — А что?

Соболь намеревается схватить меня за грудки и высказать все, что он обо мне думает, когда в разговор вмешивается Атуэлл.

— Этот рисунок нарисовали до его здесь появления.

— А это что такое? — шипит Соболь, указывая на выцарапанное мною слово «БЕКС».

— Что? — спрашиваю я недоуменно.

— Вот это! Здесь написано твое имя! — кипятится Соболь.

— Какое имя? — произношу я.

— Ладно, пошли.

Соболь толкает меня к двери и бросает Атуэллу:

— Стены в камере надо покрасить.

— Их покрасили неделю назад, — отвечает сержант. — Все эти художества появились здесь совсем недавно.

Мы общаемся с Чарли всего минут пять, в течение которых он заполняет формы и быстро рассказывает мне, что шло по телеку в ночь ограбления нами того дома. У него есть все копии «Радио Таймс» за прошедшие лет семь на случай, если я вдруг «забуду», какие передачи смотрел с вечера и до самого утра. Не знаю, вписываются ли подобные махинации в рамки закона. Вероятнее всего, нет, но для меня они удобны, так ведь?

Чарли также сообщает мне о том, что Соболь уже разговаривал и с Олли. Сюда он его не привез, потому что единственный свидетель, которого они где-то раздобыли, якобы видел в ту ночь только меня или кого-то на меня похожего, а еще фургон. Этого ему, видите ли, показалось достаточно, чтобы заняться расследованием и явиться ко мне домой.

— До процедуры опознания помалкивай, — предупреждает Чарли, хотя в предупреждениях такого рода я не нуждаюсь.

Соболь ведет нас обоих к тому месту, где для опознания подозреваемого уже собрались несколько парней, и говорит мне занять среди них любое место. Я оглядываю лица этих идиотов и чувствую себя оскорбленным до глубины души.

— Вы считаете, все эти типы похожи на меня? Да ни капельки они на меня не похожи!

— Встань в строй, и без разговоров, — говорит Соболь.

— Мой подзащитный недоволен условиями проведения процедуры опознания и считает, что в достоверности показаний, которые дадут свидетели по ее завершении, нельзя не усомниться, — отвечает за меня Чарли.

— Взгляните, например, вот на этого. Он лысый. Неужели кто-то может нас перепутать? — говорю я.