Дневник графомана

 Обнимаю Вас с радостью и со слезами, с вдохновенным раненным сердцем.

 В.Пономаренко.                                                                     6.02.09.

 P.S. Не надо было «убивать» ноутбуком. И без него подвиг преодолений был предостаточен.

 Ну, что тут скажешь. Я прям захлебнулся в елее и соплях. Но, конечно, надо знать восторженную, экзальтированную душу Пономаренко и делать на это скидку.

 Эх, Вася... всегда ты на безрыбье…

 17.02.

 На неделе опубликовали, наконец, результаты расследования пермской катастрофы. Да там говорить-то не о чем: потеря пространственного положения, спор пилотов о кренах…  То, что я с самого начала предполагал. Ну и свалились в крутую спираль.

 Тут же позвонили мне с Первого канала: не желаете ли вы, мол, поучаствовать в воскресной передаче «Итоги недели» с Петром Толстым, поговорить об усталости экипажей и т.п. по катастрофе?

 Я сказал, что нет, не желаю, и с телевидением вообще работать не хочу. Ну, извинились.

 А то. Пусть вон Толбоев выступает, он любит.

 И точно: в воскресенье Толбоев что-то там буркнул, пару слов, как обычно, о непрофессионализме. А сама передача, сам сюжет о катастрофе, – дерьмо, и я который раз убеждаюсь, что телевидение наше – отстой, и хорошо, что не связался.

 Помню, как меня минут двадцать тогда уговаривал режиссер с НТВ, чтобы я с ними токовал, еле я от него открутился. Нет, ребята, я из того возраста вышел.

 Ну, и радость: звонил Дима, сдал на второй класс, готовится на командирские курсы. А Костя 20-го должен вылететь самостоятельно, жду.

 18.02. 

 Читаю и читаю множественные отзывы. Критикуют литературную сторону, есть там несколько снобов, один так даже и не дочитал до конца, его отвратило. Ну, оригиналы везде встречаются. А так, невзирая на нелитературность, все читают – «на одном дыхании».

 Критикуют и то, что во всех моих произведениях много повторяющихся мыслей, одно да потому. А им, блин, новизны хочется. Зомбирую я их, видите ли, примитивно вдалбливаю.

 Ага. Вдалбливаю. Если не нравится – читай себе Коэльо там, или Мураками… или «Мурзилку». Это ты  Суворова-Резуна не читал, или Веллера – вот кто вдалбливает.

 Все приучаю себя: Вася, держи марку, сохраняй достоинство, знай себе цену, не обижайся на глупцов, закаляйся. Отбрось это деревенское: «мы академиев не кончали…» Надо отдавать себе отчет: ты – величина. Ты можешь позволить себе левой ногой отшить тот Первый канал телевидения, о выступлении на котором мечтал еще пару лет назад. Пусть теперь они все за тобой бегают и упрашивают. Пусть не ты себя предложишь, а придет режиссер и предложит тебе, «если Вас устроит».

 Основанием для этой самоуверенности должно служить твердое сознание исключительности темы и ее изложения. Так никто не писал. Никто. И если кто-то заявляет, что признаны, мол, только Экзюпери и Хейли с Бахом, то существует в авиационной литературе и Ершов, которого читают на едином дыхании и который пишет о полетах на еще живых Ту-154. Да и летный опыт у меня больше, чем у всех вышеперечисленных авторов вместе взятых.

 Я вряд ли способен зазнаться. Стар уже. Знаю цену и вижу оборотную сторону известности: это в будущем – гипертония. Мне достаточно констатации факта: меня читают и обсуждают русские люди, над моими книгами размышляют. Мальчишки идут в авиацию. Вон Костя, Дима, Игорь, Макс, Олег, Артур – это же мои книги им взорвали мозг! И только ли им?

 Литературная сторона моих опусов, в нынешнюю эпоху повальной безграмотности, ограничивается добротным, чистым русским языком. Пусть вот те  рафинированные снобы, попробуют свои мысли изложить, хотя бы отдаленно, так же ясно, как это делаю я.

 Да, еще не надо покупаться на похвалы мелочевке, типа «Мемуара». Такие восторженно-поверхностные похвалы исходят от не сильно обремененных интеллектом. Ну, такие простые люди. Идти у них на поводу означает измельчить идею, размазать ее в простейших вещах, типа «я лечу, я вижу, я бросаю машину в крутой вираж».

 Я беру лопату и отбрасываю землю подальше от ямы. А яма эта – могила нашей погибшей авиации. Я копаю могилу и плачу над гробом.

 Да, я напишу «типа мемуары». Но это будет не главная книга. Это просто дань: все-таки 35 лет в полетах. И из этого развлекалова я тоже постараюсь сделать вещь, над которой  надо будет, захочется думать.

 То, что подростки называют словами «дедушка разворчался», есть главное, что останется после меня на земле. Им пока, по юности своей, этого не понять, над сентенциями деда некогда и неинтересно задумываться, они это пока пропускают, оно им кажется безнадежно устаревшим. Они в темпе. Я сам такой был. Но если они в зрелости еще раз откроют книгу и станут размышлять – вот ради этого я и пишу.

 Мои книги – срез эпохи безвременья, разрухи и цинизма, эпохи, в которую принято было биться об жизнь, хохотать, читать детективы и фэнтези, смотреть мыло и боевики,   делать пародии, – но в искусстве не было ничего настоящего, кроме погони за копейкой. Я своим скромным вкладом попытался показать настоящее, особо не размазывая литературные сопли. И мои книги – перечитывают и заныкивают.

  19.02.