Читаем Дневник графомана полностью

 Существует повесть Ершова «Страх полета» – это объективная реальность. И не надо колотиться в двери редакций: повесть и так читают тысячи людей, хочет этого редакция или нет, причем, читатель именно тот, для кого я писал, а не клюнувший на ахтунговый товар обыватель.


 Опубликованы результаты расследования катастрофы Боинга в Амстердаме. У них, видите ли, на глиссаде отказал радиовысотомер, показал малую высоту, и автомат тяги, послушный ложному сигналу, установил малый газ. И эти чудаки, сидя втроем, в течение 100 секунд не могли заметить, что скорость падает. Капитан  растолковывал на предпосадочной прямой (!) стажеру что-то важное, чек-лист какой-то, а скорость упала на 40 узлов, штурвал затрясся, и только в последний момент они добавили режим, уже в сваливании, но поздно.

 Как Денис ни хвалит прекрасный самолет В-737, не защищенный от ну уж совсем дурака, не следящего за скоростью на глиссаде, – мне вся эта прозападная операторская авиация не по душе.

  Не в самолете дело, а в философии полного доверия автоматике. Это огромная беда человечества, и жертвы на этом пути неизбежны.


 6.03.

 Только что мне звонил Пономаренко; хорошо поговорили.  Он просит разрешения цитировать мои произведения; я польщен. Также просит меня написать статью на тему двух философий полета. Ну, займусь. После Амстердама оно будет доходчивей. А Владимир Александрович напишет свою статью, научную. Все это пойдет аргументами в дискуссию, развернувшуюся вокруг концепции отечественной авиации.

 Каждый день мне письмо от читателя. То отзыв на книгу, то просто болтовня. Мальчик-таджик умоляет помочь стать летчиком. Живет в Москве, а гражданство не сменил. Кто ж его возьмет в училище. По закону, он должен быть гражданином России.

 Вялая критика повести. На авсиме на меня волокет какой-то Уран. Ну, уж больно он в литературе дока, уж такой филолог… Критикует. Приводит в пример  «Нежность к ревущему зверю» Александра Бахвалова: вот, мол, настоящий писатель! А Ершов… ни слога, ни идеи, ни языка.

 Может, и правда, все идут не в ногу, а один он в ногу?

 Нарыл я и открыл себе Бахвалова. Многа букафф. Социалистический реализм, производственный роман об испытательской работе. Авиационные «Журбины». Больше аффтар так ничего и не родил. Еще фильм по этому роману тогда поставили – в 70-е родина нуждалась в героях, ну, как водится, таковыми виделись тогда чуть не одни летчики-испытатели.

 Что ж: пусть этот Уран  наслаждается Бахваловым.  Каждому свое.

 Еще старые пилоты откликнулись.   Одному повесть не показалась: мол, пафос, все надуманно… а вот «Мемуар» – это да!  А другой летчик повесть принял.

 Вообще, как я понял, мои непритязательные мемуары, кажется, найдут своего читателя. Иные из старых летчиков так и остановились в развитии и живут воспоминаниями молодости: запуск с выхлопом сизого дыма, комары, коровы на полосе… Одни не хотят задумываться, другие просто не способны осмыслить причины нынешнего развала авиации; их таких – 90 процентов. Но я-то пишу, в основном, для молодежи… которая когда-то же вырастет, возмужает  и востребует мои книги всерьез.

 Зашел я в книжный, думал, грешным делом, купить «Аэрофобию» и отправить Пономаренко. Но ее там уже нет, а есть «Аэропорт», в твердом переплете, из допечатки 5000. Глянул я цену: батюшки – 290 рублей! А ведь мне за экземпляр перепало едва 4 рубля. То есть, автору из кармана покупателя достается чуть больше одного процента! Сколько же пасется на мне нахлебников!

 На хрена тогда продавать издательству свои произведения.  Зачем мне это рабство. И сколько лохов бросаются на эту блесну, лишь бы их издали! Еще и лишают прав на три года.

 Нет, ребята, я в эти игры уже поиграл. Хотя… А вдруг согласится АСТ! И что – отдам я им права на три года, за миску похлебки?

 Надо хорошо подумать: а нужны ли мне эти права? Есть ли надежда, что в течение этих трех лет на меня выйдет типа кинорежиссер, или там, импортный издатель?

 Повесть явно не киногенична. Киношники так же точно могут предложить мне отдать им скелет, а мяса они, мол, нарастят. Но там хоть какие-то деньги, а тут и жалеть не о чем: копейки. И презрение читателей: Ершов, мол, продал душу черту, позволил изгадить повесть.


 13.03.

 Все думаю, как построить статью. Идея – сравнение двух философий полета применительно к реалиям мировой и российской действительности, с учетом разных мировоззрений.

 Почему, казалось бы, максимально автоматизированные, разгружающие пилота машины все равно падают? Причем, и у нас, и у них.

 Во-первых, что за авиация нынче? Что движет ее развитием? Правильно, бизнес. Бизнес диктует приоритет экономии.  Но экономия на количестве членов экипажа и, соответственно, зарплате, влияет на безопасность, а от безопасности зависит авторитет компании и, в конечном счете, пассажиропоток, дающий доход.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное