Дневник грешницы

Наташа, видимо, пользовалась особым расположением камердинера графа «Якова Осипыча», или, по-настоящему, – Якуба ибн Юсуфа. Этот Якуб ибн Юсуф был по происхождению не турок, а босниец, из янычар. В янычарские полки, оказывается, принимали мальчиков, увезенных с покоренных турками земель; то есть сначала их обращали в мусульманство, обучали военному делу, а уж потом они вливались в «непобедимое войско пророка». Причем, если я правильно поняла Наташу, делали это по собственной воле. А может, у них, навсегда оторванных от родителей и родной земли, просто не было другого выбора?

Впрочем, Якубу было проще – он мусульманин от рождения.

…Ах, Жюли, как велик и многообразен мир! Какой счастливец Алексей, что ему удалось побывать не только в Азии, но и на других континентах!..

Однако об этом после. Вернемся к Якубу ибн Юсуфу, ибо знакомство Алексея с Мирославой (просто рука не поднимается писать – с женой!) произошло при его непосредственном участии.

Но, разумеется, все случилось совсем не так, как описывала в своем романе г-жа Шталль.

* * *

Начать с того, что в янычарских полках царила очень жесткая, чтобы не сказать жестокая, дисциплина.

Янычарам нельзя было жениться. Они всегда были бедны и питались впроголодь. Их времяпрепровождение, когда не было боевых действий, заключалось в бесконечных тренировках и военных учениях. Таким образом в них поддерживались боевой дух и неукротимая ярость к врагу.

Тем же правилам подчинялся и гарнизон, занявший во время последней Русско-турецкой войны болгарский городок Видин. Начальник гарнизона Мустафа-паша поселился в доме местного князя Тодора. Сам князь с женой и дочерью вынужден был ютиться во флигеле для прислуги.

Этот Мустафа-паша, в отличие от своих солдат и офицеров, имел право жениться. Но не имел права брать свой гарем с собой, в зону боевых действий. А поскольку он был мужчина далеко не старый, по выражению Наташи, «в самом соку», то очень скоро начал испытывать определенные неудобства.

Разумеется, турки не церемонились с населением покоренных земель. По первому знаку к Мустафе-паше приволакивали плачущих местных девушек, а их отцы и братья, пытавшиеся сопротивляться, подвергались немедленной мучительной казни. Не все янычары одобрительно относились к подобному поведению своего начальника; некоторые, и в их числе Якуб, считали, что это унижает янычарскую честь и бросает тень на безгрешное зеленое знамя воинов пророка.

Но они молчали. Слишком глубоко в их крови жило безоговорочное подчинение власти.

И лишь когда Мустафа-паша приказал посадить на кол четырнадцатилетнего мальчика, младшего брата очередной жертвы неукротимого турецкого сладострастия, пробравшегося в сад княжеского дома и пальнувшего в пашу из старого отцовского ружья, но, разумеется, промахнувшегося, янычары возроптали. Ну накажи мальчишку плетьми, ну сожги его дом, ну пристрели его, в конце концов, или заруби ятаганом – все-таки он совершил покушение на жизнь самого паши, – но истязать-то зачем?

– Кто это сказал? – грозно спросил Мустафа-паша, велев янычарам стать в строй. – Кто? Пусть этот неверный немедленно выйдет сюда!

– Я, – помедлив, отозвался Якуб и сделал шаг вперед.

– Ты, – спокойно повторил начальник гарнизона. – Значит, это ты. Что ж, закон тебе известен. Ты сам выбрал место и время своей встречи с Аллахом, да простит он тебе все твои грехи. Эй, кто-нибудь, повесьте его на во-он том дереве!

Повешение считалось для янычара позорной казнью. Из строя послышался глухой угрожающий ропот.

Якуб поднял руку. Ропот стих.

– А что будет с мальчишкой, паша?

– Я накажу его плетьми, – пожал плечами паша, – а потом…

Но тут он осекся. Он все же был далеко не глуп и обладал чутьем на возможные неприятности.

– А потом отпущу, – наконец сказал он. – Но ты, Якуб ибн Юсуф, все равно за свое неповиновение будешь лишен жизни. Однако я склонен проявить милосердие и заменить повешение расстрелом.

Якуб благодарно склонил голову. Янычары снова заворчали, но уже удовлетворенно – все было решено по справедливости.

Чтобы не пачкать кровью каменную стену бывшего княжеского дома, а ныне резиденции паши, Якуба отвели к глинобитному флигелю для слуг. Тому самому, где коротал свои горькие часы бывший видинский князь с женой и единственной дочерью Мирославой.

Князь с семейством, разумеется, наблюдали за происходящим из окна. Сообразив, что неверная пуля, отклонившись от тела обреченного янычара, запросто может пробить хлипкую стену и ранить кого-нибудь из находящихся внутри, князь выскочил наружу и моляще вздел руки перед охранявшим дверь турецким воином. Тот, презрительно усмехнувшись, чуть повел ружьем в сторону, и князь облегченно удалился к плетню. Следом поспешила его супруга.

А вот дочь не пошла за родителями.

Сверкая черными глазами из-под низко повязанного, закрывающего не только лоб, но и щеки крестьянского платка, она вышла вперед и стала перед Якубом.

– Вы не можете убить его! – к ужасу родителей и удивлению всех собравшихся воскликнула она. – Разве не сказано в Коране: «Прощай побежденным врагам твоим?!» А он ведь вам даже не враг!