Дневник императрицы. Екатерина II

Я сама того мнения, что войну сию укоротить должно, колико возможно. Я почитаю, что укрощение ея много зависит от Ваших, дай Боже, успехов. Вы столь благоразумно вели двухмесячную оборону, что враг имени христианского и нарушитель мира, приготовясь коварно и лукаво долгое время к войне и объявя ее внезапно, хотя начал тотчас действовать наступательно, не выиграл, однако нигде ни пяди. Буде Вам Бог поможет, как я надеюсь, в нынешних Ваших предприятиях, то тем самым откроется дорога к мирному трактованию и миру. Но к сему не одна наша, но и неприятельская склонность нужна. Теперь они еще горды и надуты своею спесиею и чужим наущением, а визирь, спасая свою голову, будет сутенировать, колико ему можно, им начатое. Но по смене его скорее достигнем. Я же от мира никогда не прочь, но Вы сами знаете, что возвращение Тавриды и уничтожение всех трактатов и заключение новых — турецкий был предмет, которого не токмо на конференции предлагали, но и в свое объявление войны не постыдились вносить. Французскому двору сказано, что мы от мира не прочь и всегда готовы, когда только сходственно достоинствам Империи, слушать мирные предложения. Шаузель [Гуфье][209] пишет к Сегюру[210], что он старается привлечь паки доверенность турок.

За величайшее несчастие почитать бы можно, если б хлеба не было у нас. Сие несчастие велико во время мира, а еще более, конечно, в военное время, и тогда облегчило бы таковое внутреннее состояние и то, чтоб армию ввести в неприятельскую землю и тамо достать оный. Дабы же дороговизну для солдат облегчить и им доставить мясо, советую Вам на мой собственный счет закупить в Украине или где за удобнее найдете — тысяч на сто рублей или более — баранов и быков, и оными производить порции солдатам по стольку раз в неделю, как за благо рассудите.

Буде никакой надежды к миру чрез зиму не будет, то, как рано возможно, весной отправим отселе флот. Нужно, чтоб оному от Англии не было препятствия, конечно; но, когда мои двадцать кораблей пройдут Гибралтарский залив, тогда, признаюсь, что бы и лестно, и полезно быть могло, чтоб авангард его была эскадра французская, и арьергард оной же нации, а наши бы корабли составляли Кордарме и так бы действовали и шли кончить войну, проходя проливы. За сию услугу и заслужа грехи, французам бы дать можно участие в Египте, а англичане нам в сем не подмогут, а захотят нас вмешать в свои глупые и бестолковые германские дела, где не вижу ни чести, ни барыша, а пришлось бы бороться за чужие интересы. Ныне же боремся, по крайней мере, за свои собственные, и тут, кто мне поможет, тот и товарищ. Касательно же наших торгов с Англиею, тут себе руки связывать не должно. Прощай, мой друг, вот тебе мои мысли.

Ноября 6 числа, 1787

Король Шведский поехал в Копенгаген и в Берлин. Знатно, он у французов ушел, а поехал достать на место французских субсидий — прусских или английских. Странно будет, если Англия ему даст деньги противу датчан.

Il faut avouer que l'Europe est un salmigondis singulier bien dans ce moment[211].

Они, как хотят, лишь бы Бог дал нам с честью выпутываться из хлопот. <…>

9 ноября 1787

Друг мой, князь Григорий Александрович. Я получила сегодня твои письма от 1 ноября в самое то время, когда я собиралась говорить с Нассау, и теперь, переговоря с ним, так много имею к тебе писать, что воистину не знаю, с чего начать. Сегюр здесь предлагал также готовность его двора войти с нами в союз, как ты уже мог усмотреть из посланных к тебе сообщений и ответ — ему сделанный.

Нассау, говоря со мною, сказал мне теперешние расположения Французского двора и перемены в их образе мысли. Я приняла все сие с приятным видом и сказала, что с удовольствием вижу, что инако думают, нежели думали, и благодарила его за оказанное его усердие и добрые старательства и показывала опасение, чтоб тот двор паки не. переменял свое доброе расположение. На что он сам отозвался, что если по получении первого курьера он приметит малейшее колебание в мыслях Французского министерства, то он паки поскачет во Францию, чтоб употребить все свои силы к подкреплению того двора в добрых к нам расположениях. Когда он говорил о сближении союзом, я сказала, что я от него не скрою, что мы в весьма деликатных обстоятельствах в рассуждении нашего торга с Англиею и относительно великого морского нашего отселе вооружения и что для сего мы привыкли находить прибежища в аглинских портах. На сие он предлагал французские, а я сказала, что локальное положение первых удобнее, что все сие, однако, говорится для того более, чтоб изыскивать с ним удобности и неудобности в том или другом положении, и что я признаю и уже видела разные выгоды от дружбы Людовика XVI. И мы расстались весьма ладно, и все говорено, что можно было. Оне вооружаются, и войну иметь будут, ибо сами чувствуют, что от голландского дела, если его оставить так, потеряют всю свою консидерацию.