Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль

В общем, давайте я расскажу вам свою историю о летнем детском лагере. Мы снимали рекламу на территории лагеря «Северная Миннесота». Мы спали на откидных койках прямо там. Я даже не знал, что это такое – летний лагерь, пока мне это не объяснили. И все равно мне казалось, что туда ездят только детишки из среднего класса. Но в Соединенных Штатах нет среднего класса. Ага, точно. Я поднялся утром после беспокойного сна. Вокруг было так тихо, и я пробрался в общую ванную комнату – эвфемизм для обозначения туалета, – чтобы облегчиться и побриться. Я подумал, что при наличии двух сотен детей, которые ошиваются здесь все лето, некоторые их микробы можно подцепить с раковин. Это пришло мне в голову как раз перед тем, как я собрался бриться. Я думал о своих кожных порах, беззащитных перед всем этим зараженным воздухом. Иисусе Христе!

Конечно, я собрался с мужеством и побрился. И после нескольких одобрительных взглядов на себя был удовлетворен тем, что, хоть и спал скверно, не выглядел так, будто скверно спал. Я старался не улыбаться самому себе. Не хочу, чтобы меня когда-нибудь застали за тем, как я улыбаюсь своему отражению. Наедине с собой – сколько угодно. И двинулся на завтрак. Съемочная группа и режиссер уже собрались вокруг исходящих паром тарелок. Они выглядели потасканными и небритыми. Это доставило мне удовольствие.

Я уселся и принялся поедать яичницу с тостами – или что там было в меню? Кофий. Затем явился лагерный босс и вообще всеобщий герой дня, весь запыхавшийся, заламывая руки и опуская взгляд с излишней скромностью. Он руководил лагерем и был основателем всего этого дела. Я заметил, что он тоже небрит. Это было нехарактерно для него, поскольку он всегда очень тщательно подходил к своему внешнему виду. В сущности, не считая небритости, он был в своем обычном амплуа – хорошо одет, только в деревенской шерсти и твиде. Кровь начала киснуть у меня в жилах. Он рискнул скромно обвести взглядом стол. Он искал только информацию. Кто сидит за столом? С кем ему нужно быть любезнее всего и в каком порядке? Он остановился на мне.

– Вы же не брились сегодня, правда?

Должно быть, я побледнел.

– Да. Брился. Я…

– Ой, да перестаньте, я ужасно разочарован!

Я как раз собирался спросить его, а что, по его мнению, чувствую я сам, когда он добавил:

– Мы здесь, в лагере, не бреемся. Обстановка предполагается неформальная, но, думаю, поскольку вы, строго говоря, все же на работе, на сей раз мы посмотрим на это сквозь пальцы.

Я искренне рассмеялся.

Я буду жить! И что еще важнее, мне не придется сдавать анализ на ВИЧ, прежде чем снова встретиться со своими любимыми. Время, проведенное в этом лагере, где повсюду пели птицы, а все детишки были так милы и добры друг к другу, пробудило во мне нечто знакомое. Я видел, как мы с Эшлинг живем где-то в лесу, похожем на этот. Солнце заливало светом наше счастье, смех эхом отдавался среди деревьев, пока мы не принимались шикать друг на друга, чтобы не разбудить малыша. Какими счастливчиками мы считали себя из-за того, что наш ребенок не заражен какой-нибудь ужасной болезнью!

Номер телефона моей будущей жены горел и пылал в кармане на моем бедре, и внутри ящика рабочего стола, и в нескольких других местах, где именно – я не мог вспомнить. Я принял меры предосторожности, записав его и разложив в несколько разных мест, чтобы не потерять. Я не дурак. Мне приходилось бороться с искушением позвонить ей. Все время.

Физическая жажда.

Я был в плохом состоянии. Я имею в виду, я даже не смотрел на девушек пять лет, и вот все это обрушилось на меня. Я даже не понимал, что оно – это. Я никогда прежде не испытывал таких чувств. Теперь мне не хочется даже вспоминать, но я действительно то ли был влюблен, то ли потерял рассудок. Мой взгляд тяжелел, когда я думал о ней, одна только мысль о ней заставляла расширяться зрачки.

Реклама лагеря прошла на ура, даже завоевала какую-то награду. Все дети, которых мы снимали, к сегодняшнему дню уже умерли.

Даже не понимаю, что с этим делать.

Но уж как есть. Мне легко быть абсолютно честным на этих страницах, поскольку вероятность того, что кто-то когда-то их опубликует, так мала. По крайней мере, мне они пойдут на пользу как форма терапии.

Что я ощущал – любовь или одержимость? Не знаю до сих пор. Каким-то образом мысль о ней или даже просто мысль позвонить ей помогала мне держаться в эти миннесотские ночи.