Дневник комиссара

Разговаривая с Медведевым, он был серьезен и даже важен. И хотя наш командир высокого роста, мне было не совсем понятно, кто из них в этом разговоре смотрел сверху вниз. Лейтенант Брянский — а это был он — вначале сам говорил мало, больше спрашивал, а Дмитрий Николаевич обстоятельно отвечал. На лице Медведева я увидел скрытую добрую улыбку, которая всегда появлялась, если ему приходилось иметь дело с хорошими, симпатичными людьми.

Наконец Брянский как будто во всем удостоверился и вытащил из кармана тетрадку. В этой тетрадке круглым школьным почерком были записаны все боевые дела его отряда. Из записей я понял, что они разбили несколько машин, захватили столько-то фрицев в плен, выловили целый отряд полицейских и старост. Там же шли заметки о зачислении бойцов в отряд, о формировании отдельных взводов. Наиболее подробно и обстоятельно излагались задания бойцам. Такая-то группа во главе с таким-то отправляется туда-то, производит такую-то операцию… Все записано очень точно и подробно. Мне понравились эти записи, они хорошо информировали о состоянии дел в отряде.

Медведев, ознакомившись с тетрадью лейтенанта, сказал, что нападение на отдельные гитлеровские машины должного эффекта не дает, хотя такие нападения наводят панику на фашистов, заставляют их посылать целые подразделения, а это, понятно, отрывает гитлеровцев от фронта. Но все-таки, сказал Дмитрий Николаевич, наибольший эффект дает только диверсия на железной дороге. Поэтому он советовал лейтенанту переместиться с отрядом немного южнее, где расположены важные железнодорожные и шоссейные магистрали.

Для того чтобы наладить регулярное и бесперебойное «обслуживание» гитлеровцев, командир рекомендовал лейтенанту подойти к крупной железнодорожной магистрали и там взрывать эшелоны с боеприпасами, техникой, живой силой противника.

Во время разговора лейтенант внезапно посерьезнел и отозвал Медведева в сторону.

— Товарищ командир, я хочу вам кое-что рассказать.

— Я вас слушаю.

Брянский помолчал и испытующе посмотрел на Медведева. Вид у него был жутко конспиративный.

— Только…

— Что только?

— Дайте мне слово коммуниста, что вы никому, абсолютно никому не расскажете.

— Для того чтобы дать такое слово, я должен знать, о чем идет речь.

— Ну хорошо. Я вам скажу и так.

Он помялся, поглядел по сторонам, не подслушивает ли кто.

— Я, товарищ командир, не лейтенант…

Медведев смотрел на него.

— И не Брянский…

Медведев молчал.

— Видите ли, какое дело, товарищ командир. Я младший сержант. С таким званием особого авторитета у бойцов не заработаешь. А народ у меня хороший, но беспечный. Комсомольцы, молодежь, некоторые прямо из школы. Им командир нужен со званием. Вот я и придумал для поддержания дисциплины и авторитета…

— А фамилию зачем?

— А это так просто. Места вокруг какие? Брянские. Ну вот и…

Медведев серьезно склонил голову.

— Я вашу тайну сохраню, товарищ сержант.

Брянский назвал свою настоящую фамилию, но Медведев сохранил тайну и не назвал ее мне.

Получив от нас необходимые инструкции, карты, листовки, часть боеприпасов, они отправились домой, в свой лагерь.

Больше я никогда не видел ни лейтенанта Брянского, ни его боевых товарищей. Вот что мы узнали о судьбе этого отряда.

…Следуя нашим указаниям, Брянский снял свой лагерь и двинулся на юг. Он намеревался пройти километров пятьдесят-шестьдесят и достичь намеченной нами цели — крупной железнодорожной ветки. И этот поход молодой командир хотел превратить в триумфальный партизанский марш.

Так и получилось. Они шли совершенно открыто. Они вышагивали по дорогам и опушкам, пренебрегая правилами элементарной конспирации. И как бы подтверждалось то древнее неумирающее правило, что храброго пуля боится, смелого штык не берет. Им все сходило.

Им сходило, когда они среди бела дня врывались в деревни и, убрав заодно со старостой полицейских, проводили собрания колхозников, на которых звучали «Интернационал» и «Гитлер капут».

Им, казалось, сходило все.

Но так не могло продолжаться до бесконечности.

И такое наступило.

Их предали.

Их предали беззастенчиво, подло и неожиданно. Но предательство всегда таково. Природа предательства не разгадана и таинственна, она тянется из тьмы веков, вечная ненавистная спутница всего, что борется и умирает за утверждение светлых идеалов. Нам только кажется, что предательство понятно именно своей подлостью. Но подлость только одна сторона предательства. В этом страшном и омерзительном процессе, как я убедился, множество разнообразнейших оттенков, начиная от махровой многолетней ненависти и кончая обывательской мелкой завистью.

…Они находились в крайней избе, часть из них расположилась во дворе этого дома. Фашистов было человек восемьдесят, они шли цепями с двух сторон, и пространство между этими цепями хорошо простреливалось крупнокалиберными пулеметами.

Начался неравный бой.

Партизаны дрались ожесточенно, яростно.