…Кроме этого, Львов сообщил нам еще много интересных фактов. Вначале он всячески подчеркивал, что он дворянин, и все удивлялся, как это я, «интеллигентный человек», могу быть комиссаром в партизанском отряде и вообще нахожусь на стороне «мужиков». Но постепенно Львов стал снижать тон. Все реже и реже он упоминал о своем аристократическом происхождении и принимался философствовать на отвлеченные темы. Он, например, утверждал, что в основном согласен с Советской властью, но не разделяет ее политику в отношении религии.
Подобные разговоры он предпочитал вести со мной. Дмитрию Николаевичу он подробно рассказывал о том, как его завербовали. Правда, картина выглядела несколько иначе, чем она была на самом деле.
Со слов Львова получалось, что гестаповцы долго уговаривали его сотрудничать с ними, но он всячески от этого уклонялся.
— Поймите, только чрезвычайные обстоятельства вынудили меня согласиться! — проникновенно говорил он.
Пришлось показать Львову его «Прошение», адресованное господину коменданту города Жиздры. Тут, как говорится, крыть нечем.
Теперь Львов не скупился на подробности, старался, как он говорил, «быть предельно честным». Мы оказались правы: и ветврач Сучков, и старик с коровой, да и еще кое-кто из предателей — все это были его посланцы. Наш отряд «опекал» именно Львов-Корзухин, это было поручено ему, и на него гитлеровцы возлагали большие надежды…
И вот сидит передо мной высокий худой человек с уверенными манерами и какими-то пустыми глазами и, все еще рисуясь, излагает, именно излагает наиболее яркие эпизоды из своей биографии. Слушаю, а на душе становится мерзко…
Москва сообщила, что за Львовым будет прислан специальный самолет.
В городе Жиздре в результате наших налетов — безвластие. Начальство перебито, оставшиеся в живых полицаи и гитлеровцы разбежались. Так и жили несколько суток партизанской республикой. В районе действия наших отрядов это был не первый случай.
Так в городе Дятьково партизаны выгнали всех полицейских, вывесили красные флаги и установили партизанскую власть. Дятьковские партизаны проводили в селах митинги, собрания. На одно из таких собраний наскочили гитлеровцы.
Партизан-докладчик не растерялся и продолжал говорить. «Что за сборище?!» — заорал офицер. «Я рассказываю о победах гитлеровской армии», — последовал ответ. «А, гут, гут», — закивал офицер и уехал.
Поднималась волна священного народного гнева, неуютно становилось фашистам на русской земле, тяжело и опасно было двигаться по заснеженным просторам, где каждое дерево, каждый куст могли выстрелить…
Глава восьмая
На нашем импровизированном аэродроме уже стоял военно-транспортный Р-5.
Ребята из отряда набросились на летчиков, их радости, казалось, не будет конца. Ребят легко понять, они столько времени не видели своих оттуда, из-за линии фронта, что смотрели на летчиков с детским обожанием. Вначале летчики немного нервничали, так как при посадке самолет зацепился за дерево, но, осмотрев машину, они успокоились и стали рассказывать о Москве, о колоссальном патриотическом подъеме, о делах на фронте. Нам они привезли медикаменты, газеты, батареи для рации.
Время пролетело мгновенно, и вот уже пора улетать. Майор Зонов забирает наши письма, мою статью в «Правду», а партизаны загружают связанного по рукам и ногам Львова. Прощальные слова, приветствия, пожелания. Летчики занимают место в кабине, а мы все наваливаемся на самолет, помогая ему сдвинуться с места. Р-5 выруливает па площадку, разгоняется, бежит, подпрыгивая…
Есть! Взлетел!
Домой мы возвратились радостные, возбужденные и сразу же набросились на газеты. Читали их часов до двух ночи. Это для нас как освежающий душ. Сколько бодрости и уверенности в нашей силе и в нашей победе!
Слух о том, что к нам прилетал из Москвы самолет, быстро распространился среди местных партизан. Наши бойцы долго обсуждали свежие газетные новости. А мы продолжали надеяться на следующий визит самолета, который должен был доставить нам взрывчатку.