Дневник Кости Рябцева

Ревизионная комиссия заседает в учительской. Конечно, нам ничего не говорят, а Сережка Блинов держится так, словно только объелся пшой. В партии Гришки Блинова народу прибавилось, а у меня осталось все столько же. Когда я проходил мимо аудитории, то заглянул туда и увидел, что там сидят Сильва и Володька Шмерц вдвоем. Я хотел было их спросить, за кого они, за меня или Гришку Блинова, но потом оставил их в покое. Потом, когда отошел уже несколько шагов, вспомнил, что раньше во всех таких затруднительных случаях Сильва была моим верным товарищем и помощником, а теперь мне опереться не на кого. Мне стало очень горько и обидно, потому что перед Сильвой я никогда ни в чем не был виноват, — не виноват и теперь. Я долго ходил по школьному двору, потом пошел домой, но нигде не мог найти себе места.

Что она могла в нем найти?

27 июля.

Был у Марии. Противно и противно.

28 июля.

Написал стихи, хотя это очень глупо.

Мне вспомнился весь разговор твой умный
И наш контакт немой средь этой школы шумной…
Пускай с другими ты ведешь беседы, —
С тобою полон я, а без тебя я пуст.

Что это — хорошие стихи или плохие?

29 июля.

Инспектор вызывал кое-кого из ребят и расспрашивал о взаимоотношениях с ребятами. Шкрабы все эти дни ходят страшно взволнованные. Приехал Никпетож, стал меня расспрашивать, а я не умел ничего ему толком рассказать, потому что у меня голова другим занята.

— Это возмутительно, — сказал Никпетож, — что инспектор поступает таким образом. Он должен был бы прежде всего созвать школьный совет.

Почти сейчас же после этого разговора меня вызвали к инспектору. Там, кроме инспектора, сидела страшно бледная Елникитка и с опущенными глазами — Сережка Блинов.

— Скажите нам, товарищ Рябцев, — сказал инспектор, — что вы знаете об отношениях вашей заведующей с ребятами?

— На школьном совете я вам отвечу, товарищ, — ответил я.

— У меня есть полномочия, — говорит инспектор.

— Вы вот их школьному совету и предъявите, — сказал я и ушел.

После этого я разыскал Черную Зою и говорю:

— Ты помнишь, что ты сказала мне весной?

— Да, помню, — отвечает Зоя и глядит на меня во все глаза.

— Значит, я на тебя вполне могу положиться. Вот прочитай эти стихи, — они не к тебе относятся, — скажи свое мнение.

— Что не ко мне-то, я хорошо знаю, — протянула Зоя и стала читать про себя стихи. Читала она очень долго, несколько раз, — видимо, обдумывая каждое слово.

Мне, конечно, было очень интересно знать ее мнение, а она молчит. Наконец я спрашиваю:

— Ты что же, их наизусть выучить хочешь?

И тут я увидел, что она потихоньку ревет. И вдруг говорит скороговоркой:

— Ты не имел права давать мне эти стихи, раз они посвящены другой…

Я взял листок у ней из рук и тихо отошел. Черт их поймет, этих девчат!

А в гимнастической лицом к лицу столкнулся с Володькой Шмерцем и Сильвой. Я пропустил их мимо себя и говорю вдогонку:

— За битого двух небитых дают.

— Ты что лезешь, Рябцев? — отвечает Володька. — Я к тебе не лезу.

— Так с точкой, — сказал я и пошел. А Сильва стоит и смотрит на меня удивленно.

30 июля.

Ревизионная комиссия все продолжается, и говорят, что шкрабы послали в центр протест, и говорят, что будто бы даже демонстративно хотят уйти из школы. Я говорил кое с кем из ребят, и мы решили предпринять свои шаги.

А со мной было вот что: я пошел к Громовым и опять застал Марию одну. Когда она меня хотела облапить и стала говорить, что я свинья, что долго не бываю, то я ей ответил:

— Я думаю, что все это половая извращенность.

— Да почему? — спрашивает она, выпучив глаза.

— Пойдем, я тебе кое-что прочту, — сказал я, и мы вышли в сад.

Там я вытащил и прочитал ей вслух ту бумагу, которую я свистнул в СПОНе. Мария вся покраснела и говорит:

— Это еще что за гадости?

— А мне с тобой тоже гадостно.

— Да почему? — говорит Мария, и даже сквозь пудру видно, как у ней нос покраснел. — Я думала — тебе приятно.

— Нет, — сказал я решительно, — не хочу я в жизни быть каким-нибудь психом. Прощай!

— Ты глупый мальчишка, и больше ничего.

— Так с точкой.

— И ты не имеешь никакого полного права от меня уходить. Теперь не те времена. Я на тебя на алимент подам.

Она еще что-то кричала, но я уже ушел.

А для алимента ребята должны быть. Она меня на пушку не поймает…

31 июля.

Сегодня был решительный день. Я еще с утра кое-кого предупредил, а на четыре часа было собрано общее собрание всей школы со школьным советом и ревизионной комиссией. Кроме Елникитки, никто из шкрабов на собрание не явился.

Я собрал вокруг себя всех верных ребят и занял первые скамьи перед самым президиумом, а Юшку Громова, как самого горластого, посадил сзади стола ревизионной комиссии.

Первый взял слово инспектор.