Дневник Кости Рябцева

Манька враз поняла, что мать знает - или подозревает. Но странно: обыкновенно, когда мать ругалась и дралась, Маньке становилось тошно, беспокойно в страшно. А теперь - ничего. Манька прошла в комнату; мать управилась с ведром и, войдя, засвирепела сразу:

- Ну, сволочища!! Ну, потаскушина!! Ты и рта не открывай теперя, лучше не говори ничего, не раздражай ты меня, все одно не поверю! Ты што же это матерь-то свою поганишь?! Ты думаешь, слушку нету?! Ты думаешь, все так обойдется?! Ну и сволочища! Ну и паскудина!

Мать шагнула, протянула руку и рывком сдернула с Манькиной головы красный платок.

- Аааа, стерва!

"Не дамся бить, - упрямо встало в Манькиной голове. - Вот не дамся и не дамся".

- Отдай платок! - Манька протянула руку. - Отдай, мать, платок, я тебе говорю!

- Мне и слушать-то тебя не желательно, - зашипела в ответ мать и крючками пальцев вцепилась в Манькины волосы, словно не мать, а ведьма какая - седая, страшная, чужая. Манька рванулась, отскочила в угол.

- Отдай платок, говорю! Не то плохо будет!

- Ты не даесьси! Ты не даесьси! - закричала мать истошно. - Да што ж ето, люди добрые, она теперь не дается!! Матери родной - не дается?! Чему ж тебя теперя в сукомоле обучили?! - Мать рывком села на табуретку, хлопнула ладонями о колени. - Матери родной не даваться?! Ах ты лахудрина несчастная!.. - Мать вскочила, устремилась на Маньку. Манькины руки как-то сами собой выбросились вперед, мать наткнулась на них, отлетела к столу.

- Отдай платок, мать, не то в суд подам, - спокойно сказала Манька. Я серьезно говорю - в суд подам.

- И ето на мать родную в су-уд?! Да, люди добрые, где ж ето теперь видано?! Шляется незнамо где, незнамо с кем, а потом в су-уд?! Ты зачем ето, стерва, в больнице была? - опять засвирепела мать. - Отвечай, сволочища! Всю рылу искровеню, отвечай!.. Узнаешь мой суд, га-а-адина!.. Видели тебя, с каким-никаким коблом в больницу пошла!

- Отдай платок!

И Манька вцепилась в материну руку. Мать дернулась, задела за ножку стола, покатилась на пол, заголосила:

- Спасите, люди до-о-обрые! Убивают! Убивают!!!

Маньке стало противно и не по себе; рванула дверь да так, без платка, простоволосая и вышла во двор. Синий воздух был свеж и отраден. Где-то в огородах лаяла собака, задорно и отрывисто. Манька постояла на крыльце, потом решительно пошла в клуб.

"Черт с ним, с платком, - неслись в голове мысли. - Возьму там у девчат! А только как вот в клуб показаться? Девчата небось проведали... Ну, да с девчатами-то ничего... Побузят, побузят - и кончат. А вот с Хайлом встретиться - стыдно. Он небось опять стал сердитый. Смотреть будет на меня, как... на такую... Ой, стыдно, стыдно; лучше совсем не ходить..."

Манька остановилась. Переулок был спокойный, голубой и ровный - такой же, как всегда. Кое-где загорелся уже в окнах желтый огонь; было, должно быть, около десяти. В это время в клубе перерыв занятий: значит, все в коридоре; значит, легче всего встретиться с Хайлом. Но тогда - куда же? Домой?

- А-а-а-а, вот ты где попалась! - странно ласковый и знакомый голос прямо над ухом; и сзади две руки обхватили, не пускают. Володька! И дальше поет: - А я тебя, Марусенька, поджидал! В клубе - там, знаешь, неловко к подойти-то к тебе! Ну, пойдем, что ль, погуляем? Ночка темная, я боюся, д-правади меня, Маруся!!! - горячим таким шепотом у самого-самого уха. Манька отвела Володькины руки, повернулась, как-то сам собой поднялся кверху Манькин кулак - и с размаху в противную, наглую морду. И сейчас же, со стучащим сердцем - бежать... скорей, скорей, лишь бы не догнал!.. Сзади - ругатня на весь переулок: "Ну, погоди же ты у меня", - топот тяжелых сапог. "Догонит, догонит, еще только один переулочек, еще!.. Да нет, догоняет..." Сам собой вырвался крик: "Аааа!.." Манька бежала быстрей, нажимая из последних силенок... Еще дом, еще... И перед Манькой на повороте засияла ласковая красная звезда. Ноги одеревенели, но бежали, бежали, словно сами собой... Уже Володькино тяжелое дыхание почти над Манькиной головой.

Дверь распахнулась - словно ждали Маньку, - и Манька влетела в клуб, к Ваське Сопатому чуть не в объятия.

- О-о-о-о, - сказала Манька, прислонившись к стене, а Сопатый было:

- Ты чего, хм-м-ма, как с цепи?..

Но не договорил: в двери вырос Володька-арестант. Васька рванулся вперед и принял Володькин наскок.

- Ш-ш-што, с ума, што ли, сшел, чер-р-рт? - зарычал Володька. - Своих перестал пускать?!

- Своих пускаю, - ответил Васька, загородив собой дверь, - а тебе подождать придется.

- Э-э-это еще почему?

У двери стало несколько ребят - решительные, бледные, спокойные, словно из земли выросли; должно быть, ждали Володьку.

- До общественного суда, - ответил Васька. - Общественный суд над тобой будет.

- Пшел к чер-р-рту, какой там суд! - Володька двинулся вперед. Но ребята стали стеной, Васька сделал движение, - и Володька покатился по мостовой, матерщиня и чертыхаясь.