Дневник кота-убийцы. Все истории

Потом извазюкал вазу сметаной, надеясь, что я окажусь настолько жадным, что полезу её облизывать и в процессе случайно подвину к краю и свалю.

Ну не глупо ли? Сметана? На полке? Вот уж я повеселился, катался на этой сметане по всей полке, швырялся каплями. Он потом три дня ковёр отмывал.

В ту неделю я много времени проводил на воздухе, развлекаясь тем, что дразнил соседского мальчишку, Грегори. Всякий раз, как бедолага выходил за ворота, сжимая в руке записку от матери, я выскакивал из куста остролиста, растопырив все четыре лапы, словно наткнулся на невидимую стену прямо у него перед носом.

Грегори вопил, ронял записку — и бегом домой.

Я загонял записку под куст (избавляясь от улик) и шёл на стену дремать дальше.

Может, и глупая игра, зато весёлая. К тому же помогала скоротать время, пока отец Элли драил ковёр.

Как-то возвращаюсь и обнаруживаю, что мой противник по Борьбе за Последнюю Уродливую Вазу придумал ещё более изощрённую хитрость.

Он бросил в неё прекрасную свежую креветку.

— Взять! — каркнул он. — Ну, как тебе такой ход, а, Таффи? Сможешь достать, не свалив вазу?

Меня брали «на слабо». Если я что и люблю в этом мире, так это креветки. Но потом я подумал: никто, даже такой скряга, как отец Элли, не станет покупать одну креветку. Где-то должны быть остальные!

И я забрался в кладовку и, представьте, нашёл их — лежат себе в пакетике, спрятанные от мамы Элли, и ждут. Папаша припас их для секретного перекуса, запланированного на вечер.

Вот как всё отлично сложилось. Мне больше досталось! А он может съесть ту, из вазы.

До шести вечера

Иду через сад. На стене Белла, Тигр и Пушкинс наблюдают, как мама Элли пытается припарковаться.

— Ну и транспорт у твоего семейства, — сказала Белла. — Позорище.

— Из неё дым валит, — добавил Пушкинс.

— Мы задыхаемся, — застонал Тигр. И тут на тропинке появляется мама Элли с последним своим творением. — А это ещё что? Шапка из прутьев?

— Это её новое произведение, — сказал я. — Она бросила гончарное дело и перешла в класс садовой скульптуры.

— Теперь тут повсюду будут валяться ошмётки от сухих веток, — скривилась Белла. — А это что наверху, флаг? Или она где-то подцепила верхушкой кусок туалетной бумаги?

Мама Элли гордо вошла в калитку, опустила образчик великого искусства на лужайку, не замечая, что из машины валит дым, и помахала Элли.

— Иди сюда, посмотри, что я смастерила. Называется «Летний вигвам»!

Элли скатилась вниз по лестнице и всплеснула руками:

— У-ух ты-ы! Какая прелесть! Красотища! Можно это будет мой шалаш? Я залезу внутрь и буду играть в «Давай притворимся».

Тигр закатил глаза, а Белла из вежливости сделала вид, что не слышит. Все, конечно, стыдятся своей семьи. Так уж мир устроен. Но Элли даже мягкохарактерной нельзя назвать. У неё вместо характера просто овсянка-размазня.

Однако разговоры про «залезу внутрь» навели Беллу на мысль.

— Отличный кошачий туалет этот ваш фигвам, — заметила она. — Размер идеальный. Никто не мешает. И можно поднимать флаг из туалетной бумаги, чтобы все знали: занято.

— И чем там заняты, — добавил Тигр, повернувшись ко мне. — Это называется символизм, — объяснил он. — Я знаю, потому что кое-кто из моего семейства ходит в тот же колледж на курсы литературы.

— Надеюсь, она поставит вигвам на цветочную клумбу, — сказал Пушкинс. — Там закапывать легче.

Это, между прочим, моя семья, я в ней живу.

— Эй, господа! — прервал их я. — А как же бедная Элли? Каково ей будет играть в «Давай притворимся» в общественном туалете?

Пока мы спорили, машину, которая деловито дымила перед калиткой, вдруг охватило пламя. Шикарное получилось шоу, с пожарными машинами и всем прочим. («Ни-у-у-у! Ни-у-у-у!» — нужно будет отработать звук сирены на вечерней тусовке.) Под конец Белла сказала:

— Жаль, что отец Элли не может найти тот выигрышный лотерейный билет и заполучить новую машину.

— Чего-чего? — не понял я.

Она глянула на меня.

— Ты что, не в курсе? Лотерея состоялась неделю назад. Папаше Элли достался выигрышный номер. Но мистер Харрис сказал, что по правилам, чтобы получить приз, победитель должен предъявить билет.

— До шести вечера, — добавил Пушкинс. — Сегодняшнего дня. Ни минутой позже. Иначе машина перейдёт к занявшему второе место.

— Для меня это новость, — сказал я, беспокойно ёрзая.

— Странно, — заметил Тигр. — Остальные всё знают. Папа и мама Элли тоже должны знать наверняка, потому что мистер Харрис раз десять, не меньше, посылал к ним Грегори с запиской.

Тут меня как холодной водой окатили. Виновато глядя на мусор под кустом остролиста, я забормотал: «Не может быть! Невероятно! Не может быть!»

— Полагаю, билет они посеяли, — сказал Пушкинс. — Немудрено — такая маленькая лёгкая бумажка. Запросто можно забыть, куда положил.

Я уставился на невидимое облачко над моей головой, в котором должны быть какие-то слова — так рисуют в комиксах. Но сейчас оно пустовало.

Остальные вздохнули.

— Нам всем жилось бы лучше, будь у твоей семьи нормальная машина, — сказала Белла. — Они бы почаще уезжали из дому, а уж мы бы знали, как воспользоваться их отсутствием.